— На воде не решают такие вопросы. Напишите заявление, и мы рассмотрим его в артели. Чего горячку порешь?
Павел спустился в баркас.
Взволнованный Жуков прошелся по палубе, подумал вслух:
— И чего это он загорелся враз?
— Видать, Анка распалила его, — донеслось с кормы.
Сашка шлепнул Зотова по губам блокнотом и строго сказал:
— Вот, жигало те в бок, была бы охота, работенка есть.
На рассвете ломали перетяги. Улов был неожиданно богатый. Рыбаки с трудом выручали сети, нагружали рыбой баркасы. Сула и чебак шли несметными косяками. Вытряхивая на палубу рыбу, Сашка сталкивал ее в трюм, покрикивал:
— Друзья! Нажмем, а?
— Нажмем!
— Пойдем нынче в ночь?
— Непременно пойдем!
— Каждый день?
— Есть каждый день! — откликнулась Евгенушка.
— Эх, жигало те… Как серебро живое! Кати-ись! — и, поскользнувшись, нырнул в трюм.
Жуков бросил ему веревку, и через минуту из трюма высунулось улыбающееся Сашкино лицо, густо усеянное поблескивающей чешуей.
— Ты, жигало. Горячись, да меру знай, — проворчал Жуков.
— Ничего. Прогулка полезная. Эх, те… Родимая! Вывози! — и рыба посыпалась в трюм.
Единоличники управились раньше, но к берегу не шли. Ждали артельных. «Зуйс» принял на себя с артельных баркасов часть груза, взял их на буксир и повел к берегу. Единоличники двинулись следом.
На берегу рыбаков поджидал представитель треста, приготовивший корзины для переноски рыбы. Поодаль стояли семьи рыбаков. Как только баркасы подошли к берегу, женщины и дети, залезая по пояс в воду, наполнили рыбой ведра, понесли домой — на «котел». Рыбаки грузили корзины, ставили их на дроги, подвозили к пункту. Женщины по два-три раза брали «на котел», и им никто не препятствовал. Представитель треста был на пункте, принимал улов. Взвешивая рыбу и делая пометки в договорных книжках, он прищелкивал языком от удовольствия, восторженно восклицал:
— Вот так урожай! Сам пять, жарь в море опять! — И впервые записал в учетную книгу богатый разовый улов бронзокосцев: триста семьдесят три центнера! Закрыл книгу, не выдержал, вновь подсчитал.
— Триста семьдесят три!..
Павел сдавал рыбу последним и позже всех возвращался домой. От пункта пошел берегом, а потом — тем проулком, в котором жила Анка. Нарочно сделал такой крюк, думая хоть издали увидеть ее. Медленно прошел мимо хижины, украдкой взглянул во двор и на окошко, но нигде не было видно Анки, и Павел, ускорив шаг, свернул на широкую улицу. Вдруг Анка вышла из-за угла, будто поджидала Павла. Остановилась и, качая на руках ребенка, спросила:
— Говорят бабы, улов нынче богатый?
Павел сверкнул глазами, отвернулся. «Вот такими огоньками светились глаза у его отца, когда он был пойман в ерике», — промелькнуло у Анки.
«Неужто не нашла другого чего спросить!» — подумал Павел и ответил:
— Не знаю. На пункте справься.
Помещение клуба заполнялось народом. До начала собрания оставался еще час, но рыбакам скучать не пришлось. Сашка бегал из угла в угол, бросал острые словечки, вызывая смех, подмигивал Анке и Евгенушке:
— Забот-то у нас… Знай, работай!
Садился за пианино, бил по клавишам, наигрывая никому неведомые мотивы и, уставившись на Дубова и Зотова, напевал:
— Друзья! Эх, те!.. Черпа-а-ай!.. — и опять подмигивал девушкам.
Сидевший у простенка Павел хмуро косился на Сашку, поглядывал на Анку. Он то поднимался, намереваясь взойти на сцену, то снова опускался на скамейку, прячась за чужими спинами. Но ни Анка, ни Сашка не замечали Павла, не видели, как у него дрожали искусанные губы.
Около Анки стояли двое ребят, и она в чем-то убеждала их. Среди шума Павел едва улавливал отрывки фраз:
— …все для себя… никто не будет за нас работать… и у каждого интерес впереди быть… Ну?..
Евгенушка тормошила девушку и парня, все повторяла:
— Да ей-же-ей правда! — закидывала голову, прикрывала глаза, смялась.
Зотов вертелся около девушек, хороводил их по клубу, нашептывая каждой:
— Сама приди в молодежную бригаду и друга своего приведи! Хорошо покажете себя в работе — в комсомол примем.
— А ну тебя… Затейник!.. — смущались девушки и с опаской поглядывали на матерей.
А со сцены все доносились звуки пианино, тонувшие в разудалом: «Эй, те!.. сили-и-и-ща-а-а-а!»
Григорий пришел в клуб раньше всех. Он часто пересаживался с места на место, выходил на воздух, жадно сосал трубку, возвращаясь обратно, нетерпеливо поглядывал на сцену. И когда там появились Кострюков, Жуков, представитель треста и еще трое рыбаков-коммунистов, Григории поднялся на сцену и несмело приблизился к Кострюкову.