— Авансы выдали, товарами уважили. Что же еще?
— Может, и еще что-нибудь припасено.
— А гляди — с нас потянут…
— Не греши…
Григорий и Жуков вышли на крыльцо.
— Не теряй времени! Начинай, — сказал Жуков.
Григорий поднял руку.
— Товарищи! Я насчет столовой.
— Что-о-о-о?
— Столовой… — повторил Григорий.
— И чего зря народ держали?
— Не зря. В скором времени райпотребсоюз откроет здесь столовую. А пока мы должны временно организовать сами.
От гурьбы женщин отделилась Акимовна, подошла к Васильеву:
— Гриша, хорошее дело вы затеяли. Дюже хорошее. Столовая, — она приложила к горлу ладонь ребром, — во как нужна нам!
— А тебя, Акимовна, в поварихи, а? — сказал Панюхай и повел вокруг вопросительным взглядом.
— Дельное предложение, — согласился Григорий.
— Она, стал-быть, Акимовна-то, — продолжал Панюхай, — что тебе борщ скусный сготовит, что шорбу сварит или другие разные кушанья — пальчики до мослов обсосешь.
— А как ты, Акимовна, согласна быть главной поварихой? — спросил ее Васильев.
— Согласная, Гриша. Только вы скореича открывайте столовую.
Кто-то из рыбаков крикнул:
— Кому она нужна, ваша столовая?
— А разве мало у нас одиноких людей? — возразила Акимовна.
— А семейным зачем?
— Затем, чтобы матерей избавить от кастрюль. И разве плохо будет той матери, у которой пять-шесть детей? И еще затем, — сказал Григорий, — чтобы позорный «котел» уничтожить!
— О чем ты?
— Какой котел?
— А тот самый, который центнерами пожирает рыбу! Ведь каждый день мы берем «на котел», но берем в три-четыре раза больше, чем положено в сутки! Выходит так, что мы расхищаем государственное добро.
— Да ты что?
— Кто похищает?
— Что же кушать, ежели «на котел» не брать?
Кострюков отстранил Григория, шагнул вперед:
— Погодите!
Рыбаки поутихли.
— «Котел» мы ликвидируем. В доме Урина открываем столовую. Кто не желает питаться в столовой, получай продукты на руки и с весу. А чтобы доказать, что «котел» позорное дело, мы сейчас сделаем повальный обыск. И меня, и тебя, и его обыщем. Всех! Дело кровное, наше, и интерес общий.
— Эх, те!.. Рабо-о-ота! — И Сашка переглянулся с ребятами.
— Ну, братцы? Ведь в газете прописали о нас. Славные, мол, рыбаки. Наперед рвутся. Чести какой добились. А теперь в «котле» топим честь-то эту?
С земли поднялся Краснов, бросил под ноги шляпу.
— Правильно! К черту «котел», если продукты будут выдаваться! Начинай с меня обыск!
— Эх, жигало те… Ребята! Четверо на обыск, пять человек — перегородки в курене Урина ломать, а остальные — воду и глину носить. До вечера времени много, успеем. Жарь по местам! — скомандовал Сашка.
…Краснов привел комсомольцев в чулан и ткнул пальцем на полати:
— Вон, два десятка вяленых чебаков висят.
— И всё?
— Хоть переройте весь курень и двор.
Комсомольцы взяли рыбу и отправились к соседу. Хозяйка встретила их неприветливо. Смерила злыми глазами каждого с ног до головы.
— Почему ж это к нам прежде? Краснов-то хотел, чтоб с него начинали.
— Были, были.
— Вот она! — показал парень связку чебаков.
— И только? — удивилась хозяйка.
— Что было, то и взяли…
— А просол? Ах ты, жилотяг! — женщина метнулась во двор. — А просол? Просол где?
— Какой?
— Что под кроватью у него в корыте и в кадушечке! Ишь, глот какой!
Из-за стены выглянул Краснов.
— Правду, правду оказываешь, соседушка! Гляди же не забудь про ту бочку, что под бабкой вместо кресла стоит!
— Я тебе не забуду. Я т-те!.. — и она скрылась в курене.
Вслед за ней пошел комсомолец. Остальные вернулись к Краснову.
— Ты что же, дядя, обманываешь?
— Эх, братцы. Запамятовал, — Краснов смутился.
— Неладно так. Не по совести. Сам же говорил — не ронять честь.
— Я снесу на пункт, я снесу. Вот бы носилки да еще кого в подмогу, — Краснов засуетился, побежал к ребятам, месившим глину, ругая соседку: — Ведьма… ведьма распроклятая! Устыдила…
Уходя из кооператива, Кострюков задержал Григория, порылся у себя в карманах, подумал и развел руками.
— Куда ж я ее? Вот оказия… Прямо беда у меня с памятью.
— А что ищешь? — спросил Григорий.
— Телефонограмму. Нынче из района получил… Вспомнил! Она у меня в ящике стола…
— О чем телефонограмма? — полюбопытствовал Григорий, встревоженный смутной догадкой.