— О чем же твоя дума?
— Прикидываю, кого бы в сватья нарядить к тебе?
— Не шуткуешь?
— Какие могут быть шутки, Акимовна?
— Так и быть! — хлопнула она ладонью по столу. — Засылай сватов, Кузьмич. Может, до чего-нибудь и дотолкуемся. А пока выпьем за здоровье нашего дорогого гостя, — подняла рюмку Акимовна.
Панюхай выпил, сморщился, нюхая кусочек хлеба. Акимовна пригубила рюмку, поставила ее на стол, широко заулыбалась:
— Прошу, Ивановна, прошу! То-то кстати пришла. Посмотри, кто у нас гостем-то…
Все обернулись — у порога стояла Евгенушка.
— Весь хутор, Акимовна, знает о приезде товарища Жукова, — сказала Евгенушка и подошла к гостю. — Здравствуйте, Андреевич! Я и домой не заходила, прямо из школы сюда.
Поднимаясь со стула, Жуков удивленно рассматривал Евгенушку.
— Не узнаете?
— Узнаю, — склонил на плечо голову Жуков, все еще не отрывая от Евгенушки пристального взгляда. — Здравствуй, здравствуй! — и протянул ей руку. — Как же не узнать тебя: все те же озорные глаза, та же улыбка… Но располнела-то как!
— Это ее после замужества разнесло, — вставила Анка. — Доченька подвела…
— Уф! — вздохнула Евгенушка, обмахивая носовым платком лицо. — И сама не рада этой полноте.
— А что, разве лучше такой сухопарой быть, как Анка? — вмешалась Акимовна.
— Что вы, Акимовна! — возразила Евгенушка. — Наша Анка, как тростинка, гибкая. Красавица. А я… — и махнула рукой, — прямо глыба бесформенная… Уж и одышка появилась… сердце начинает пошаливать…
— Да, я помню тебя, Евгенушка, совсем худенькой, — сказал Жуков. — Но ты не огорчайся. Полнота, она, знаешь, солидность придает…
— А сердце? — перебила его Евгенушка. — А ну-ка попробуйте в жару такую тяжесть таскать. Не обрадуешься солидности.
— Конечно, если пошаливает сердце и причиной тому полнота, то…
— То-то и оно-то! — засмеялась Евгенушка, и ее милое, добродушное лицо еще больше порозовело.
В комнату шумно вбежали две белокурые одинакового роста девочки. Одна из них кинулась к Анке, другая подбежала к Евгенушке. Они наперебой затараторили:
— Мама!
— Мама!
— Валю чуть-чуть не укусила собака!
— Да, я хотела потрогать ее чуточку! Она такая хорошенькая!
— А один мальчишка чуть-чуть в собаку каменюкой не попал!
— А дяденька за мальчишкой погнался и чуточку не догнал его… Вот бы ему досталось!..
— Погодите! Погодите! — закрыли уши обе матери.
Жуков, глядя на Анку, Евгенушку и их дочерей, от души расхохотался. Смеялась и Акимовна, улыбался пьяненький Панюхай.
— Ничего нельзя понять, — сказала Анка.
— Вы спокойнее, спокойнее — посоветовала Евгенушка.
Но девочки опять заговорили наперебой:
— Валю чуть-чуть…
— А я только хотела…
— А мальчишка один чуть-чуть…
— А дяденька его чуточку…
— Хватит! — замахала руками Анка. — С вами не разберешься так сразу. Пора домой.
Все поднялись, вышли из-за стола.
Акимовна спросила Жукова:
— Когда в район едешь?
— Хотел сегодня, да Кострюков не отпустил.
— Правильно сделал. Погости, погости лишний денек.
— Погощу сутки: конференция послезавтра; хочется повидать Васильева, Дубова, Зотова, Сазонова, Краснова…
— Васильев у нас председателем колхоза. Ему не обязательно каждый раз в море выходить. А он: «Не могу, — говорит, — тянет на простор…».
— Его можно понять, Акимовна, морская душа не дает покоя…
— А… у меня?.. — Панюхай распахнул китель и выпятил узкую грудь, обнажив полосатую тельняшку. — Не… морская душа?..
— Как не морская, Кузьмич, — сказал Жуков. — Морская.
— То-то, чебак не курица… Зря мне… такая прем… мия вышла?..
— Не зря. За исправную службу.
— То-то…
— Идем, отец, — прервала его разглагольствования Анка. — Тебе в ночь дежурить. Надо отдохнуть.
— И то верно, дочка… Идем… А к тебе, Акимовна, сватов я зашлю… непременно, — и он заковылял из комнаты, затянул скрипучим голосом:
Бирюк и Павел молча поднимались по извилистой крутой тропинке. Взобравшись наверх, Павел поставил у ног дорожный чемоданчик, снял шляпу и вытер носовым платком потное лицо.
— Что, упарился? — глядя на запыхавшегося гостя, спросил Бирюк.
Павел окинул взглядом хутор, побережье, задумчиво ответил:
— Да, жарковато… — Он подставил разгоряченное лицо живительному дыханию моря.