Анка внимательно просмотрела документы.
— На заводе работаешь? — спросила она, незаметно для себя переходя на «ты».
— На заводе.
— Мне Кострюков говорил. Еще тогда, давно, когда на запрос дирекции завода ответил, что ты дезертировал из колхоза… Как же тебя на завод приняли?
— Рабочие руки нужны были. К тому же я все ж таки колхозником был, а не кулаком.
— Лжеколхозником, вот это вернее, — спокойно сказала Анка, возвращая документы.
— Загибаешь, Анка.
— Известно, правда-матка глаза колет…
Опять воцарилось неловкое молчание. Слышно было, как за дверью, в приемной, хрипло кашлял Бирюк.
— Ты, оказывается, в Красной Армии служил?
— Три года, — самолюбиво вскинул голову Павел. — Награжден грамотой за отличную боевую и политическую подготовку.
— И политическую? — переспросила Анка.
— Да, — с вызовом посмотрел ей в лицо Павел.
— Вот ты какой герой!
— И на заводе такой. Вот, посмотри… — он достал из кармана газету, развернул ее, положил на стол. На первой полосе заводской многотиражки красовался снимок улыбающегося Павла.
«Передовик токарного цеха, стахановец П. Т. Белгородцев», — гласила подпись под портретом.
— Надо полагать, ты уже и в партии? — в упор посмотрела на него Анка.
— Я?… — застигнутый врасплох неожиданным вопросом, Павел пришел в замешательство.
— Вопрос ясен, чего же переспрашивать?
— Пока я …непартийный большевик. Готовлюсь к вступлению в партию.
— Понятно, — Анка поднялась.
«Неужели этим все кончится?» — с тоской подумал Павел и тоже встал.
— Анка… я хочу сказать… Только ты… — бессвязно заговорил он, волнуясь. — Выслушай меня… Прошу тебя.
— Слушаю, — насторожилась Анка: — Говори.
— Анка… — теребя руками шляпу, продолжал Павел. — Я весь исстрадался по тебе… Хочешь верь, хочешь не верь, но это правда… Лучше бы навесить мне на руки и на ноги кандалы, чем жить в разлуке с тобой… Я любил и люблю только тебя, Анка… Затем и приехал на Косу, чтобы хоть одним глазом взглянуть на тебя и на дочку…
— Запомни, — резко прервала его Анка. — К прошлому возврата нет. И больше ни слова об этом.
— Ну, хорошо, хорошо… Только не сердись… И разреши мне повидаться с дочерью.
Анка метнула на него гневный взгляд.
— Может быть, у тебя в городе есть дочь, а тут…
— Что ты говоришь, Анка! — замахал руками Павел.
— То, что слышишь. У тебя здесь дочери нет. И давай прекратим эти ненужные разговоры.
В приемной опять закашлял Бирюк. Павел, понизив голос, сказал:
— Ты хоть потише говори…
— Нам больше не о чем говорить.
Павел поспешно вытащил из бокового кармана пиджака пачку денег, положил на стол.
— Раз ты такая несговорчивая гордячка, так возьми хоть это…
Анка посмотрела на него широко раскрытыми глазами, полными гнева и презрения.
— Купишь нашей дочке обувку, одежонку…
— Вижу, каким ты был негодяем, таким и остался, — покачала головой Анка. — Спрячь деньги. Я совестью не торгую. А моя дочь ни в чем не нуждается. У нее есть все необходимое.
— Но ведь я же отец Вале…
— Нет, моей Валюше ты не отец!.. А если у тебя куцая память, так я напомню тебе кое-что… Забыл, как бросил мне в лицо грязное слово — «шлюха»?! Забыл, как отрекся от ребенка, обозвал его ублюдком?..
— Анка, забудем прошлое, — умоляюще зашептал Павел, оглядываясь на дверь. — Ради нашей дочери забудем…
— Такое не забывается, Павел Тимофеевич. Я еще раз говорю: ты не отец! Уходи! — она отвернулась.
Павел сгорбился, вобрав голову в плечи, толкнул ногой дверь, вышел в приемную. Вслед за ним полетела рассыпавшаяся пачка банкнот. Собирая деньги, Бирюк незаметно для удрученного Павла сунул в карман несколько полусотенных. Вскоре через приемную с холодным, замкнутым лицом прошла Анка. Когда за ней захлопнулась дверь, Павел сжал кулаки, процедил сквозь зубы:
— Хамье… Злыдни проклятые, мой курень и подворье под детские ясли забрали… Баркас, подчалки и сети колхоз присвоил… Да еще такое хамское обращение?.. Ну, погодите!.. — приглушенно погрозил он, потрясая кулаками.
Бирюк широкой ладонью зажал ему рот, злобно зашипел у самого уха:
— Дурак… Разве ты не знаешь, что и у стен есть уши? У моего батьки все конфисковали. Видал, в какой хибарке живу? И не кричу во все горло. Терплю… Идем. Да смотри, держи язык за зубами…
— Ты прав, — согласился Павел. — От обиды вскипел я, не сдержался. Шлюха чертова… Доняла она меня…