— Никаких разговоров. Идем. С женой познакомлю…
— Пошли, пошли, Андрей, — подтолкнул его Кострюков. — Не упрямься. В Белужьем хозяин — ты. А на Косе — мы хозяева.
Жуков развел руками:
— Видать, ничего не поделаешь. Ну, так и быть, пошли.
Стол уже был накрыт. Гостеприимная хозяйка припасла к ужину вина. Встретила она гостей радушно:
— Садитесь и будьте как дома. А вас, Андрей Андреевич, я давно знаю.
— Вот как, откуда же? — удивился Жуков, любуясь статной, чернобровой Дарьей.
— Мой Гриша и вот Кострюков частенько говорили о вас, вспоминали, как вместе партизанили в гражданскую войну, как организовывали колхоз на Косе.
— Да-а, — оживился Жуков, и лицо его просветлело. — Было дело… А сколько еще мирных больших дел впереди, верно, однополчане? — взглянул он на Кострюкова и Васильева.
— На все свое время — и на дела и на заслуженный отдых, — заметил Кострюков. — Я уж не говорю о ранении твоем, Андрей, но тяжелая контузия — с ней шутки плохи. Пора бы и на отдых.
— В своем ли ты уме, Ваня? — запротестовал Жуков. — В такое время — и на отдых?
— Вот что дорогие, желанные гостюшки, — вмешалась Дарья. — Разговорами сыт не будешь. Принимайтесь за еду, а ты, Гришенька, «подливочкой» распорядись.
— Это мы враз, женушка. А ну, друзья, подставляйте стаканы. Я-то пью самую малость и только по праздникам. А сегодня у меня большой праздник! — и он выразительно посмотрел на Жукова. — Выпьем по единой за здоровье нашего с Иваном боевого друга!
— А если надо будет — повторим! — поднял рюмку с водкой Сашка.
— Такой тост грех не поддержать, — сказала Дарья, наливая себе в бокал вина.
Только Пронька не притронулся к рюмке.
— Ни вином, ни табаком не балуюсь, — как бы извиняясь, пояснил он.
— Молодчина! — похвалил его Жуков.
Закусывали селедкой с зеленым луком, редиской, вареными яйцами и сливочным маслом. Когда Дарья поставила на стол дымящиеся паром тарелки с жирной осетровой ухой, Жуков от удовольствия прищелкнул пальцами:
— Вот это еда! Одним ароматом можно насытиться.
— Хвалите, Андреевич, не отведавши? — еще больше зарумянилась от похвалы хлебосольная Дарья. — Вы прежде откушайте.
— Ты, Дарья, еще не знаешь нашего гостя. До шорбы он большой охотник. Все из тарелки вычерпает, да еще добавки попросит, — сказал Кострюков.
— Вот такие гости нам любы.
Ужин прошел в оживленной беседе. По душам поговорили, пошутили, посмеялись.
Время близилось к полуночи, и Жуков заторопился.
— Может, переночуешь у нас? — предложил Васильев.
— Не могу, Григорий, — отказался Жуков. — Надо побывать и в рыболовецких и в земледельческих колхозах, с людьми познакомиться. Ну, хозяюшка, оставайтесь живы-здоровы. Спасибо за ужин. Давно такой доброй ухи не едал.
— На здоровье, Андреевич. Приезжайте, всегда желанным гостем будете. Да супругу свою привозите.
— Далеко она — в Якутии. Как устроюсь с квартирой, вызову сюда. Тогда уж непременно приедем вместе.
Прощаясь с Пронькой, он спросил:
— Скоро в армию?
— Осенью, Андрей Андреевич.
— Послужи Родине, послужи. Там и для себя много полезного почерпнешь. Армия — хорошая школа.
Жуков еще раз поблагодарил хозяйку и уехал.
Тихая теплая ночь окутала сонный хутор. С берега едва ощутимо дул легкий бриз. На зыбкой поверхности моря искрилась лунная дорожка. В синем безоблачном небе слабо мерцали бледные звезды. Слышно было, как под обрывом сонно ворочалась и тихо звенела вода: блюм… блюм… блюм…
Хорошо в такую чудную ночь, взявшись за руки, пройтись с любимой по пустынному берегу или присесть на прохладный песок у самой воды, слушать дремотный шепот набегающих на косу волн и настежь распахнуть перед милой свою душу. Но… вокруг никого. Тоска давит на сердце холодным камнем, а в душе зябкая, вызывающая во всем теле неприятную дрожь пустота. Тяжкой, невыразимо острой болью ранит сердце одиночество!..
Павел одиноко бродит по берегу. Мрачные, невеселые думы неотступно преследуют его.
«Неужели в ее сердце не осталось ни капельки прежних чувств ко мне?.. А ведь любила ж… Да как любила!..» — и Павел, зажмурившись, живо представил себе, как они с Анкой в такую же сказочную ночь уходили по залитому лунным половодьем берегу далеко-далеко, садились на косогоре и молча любовались звездным небом, вслушиваясь в дыхание моря, согретые светлыми надеждами на счастливое будущее… Горячими руками Анка обвивала его шею, обжигала лицо, губы жаркими поцелуями, взволнованно шептала: