Как раз для вечеринки.
Она рухнула на кровать. Воспоминания всплывали в голове, как мыльные пузыри.
– Анна, какая же ты тщеславная.
Она маленькая стоит перед зеркалом, вытянув руки и широко расставив ноги. На ней розовое платье в цветочек, подаренное бабушкой. Бархатная повязка на голове аккуратно удерживает её короткие волосы. Мама сидит на кровати рядом с выглаженным бельём и весело качает головой. Она чует запахи раскалённого утюга, стоящего на доске, и сладковатого спрея.
Анна встала и, шатаясь с лампой в руке и полузакрытыми глазами, подошла к письменному столу. Среди книг на столе лежал большой зелёный том – словарь итальянского языка. Она была так пьяна, что не сразу разобрала написанные мелким шрифтом слова.
Это заняло целую вечность, но в конце концов она нашла то, что искала, и громко зачитала: "Тщеславный – так говорят о человеке, который, полагая, что обладает физическими и интеллектуальными способностями, выставляет их напоказ, чтобы получать похвалу и восхищение от других".
– Ну да, я тщеславна.
Она вернулась в комнату, разделась и, скользнув между простынями, повернула ручку лампы – пламя вспыхнуло и фыркнув погасло.
Бам. Бам. Бам.
Что это: ворота? Ставни дрожат на ветру?
Сердце Анны колотилось так оглушительно, что вздрагивали даже кровать и пол.
Бам. Бам. Бам.
Удары были ритмичными и механическими.
Синие дети. Они пытаются войти.
Она встала, поднялась с кровати и подошла к двери комнаты, которая вибрировала между косяками. После мгновенного колебания она схватила ручку и открыла щель.
Голубоватый отблеск окрашивал стену напротив и пол. Теперь грохот был настолько сильным, что трудно было даже соображать.
Ноги напряглись от страха. Она прошла в гостиную и чуть не ослепла от лучей света, которые освещали потолок и сверкали на стеклянных шкафах с кубками и медалями, на картинах и позолоченном барометре. Сквозь лязг раздавался голос.
Она прислонилась к стене, не в силах двигаться дальше. Ей казалось, что по всему телу ползают муравьи.
Голос доносился из телевизора:
– Кто-то смеется. Ещё кто-то плачет. Многие лежат на земле. Многие пытаются подняться на корабль, взбираясь по бортам, – говорил какой-то человек.
Анна стояла в центре комнаты. Огни люстры мерцали вместе с абажуром лампы, а красные нули часов мигали, как глаза хищника, скрывающегося во тьме. На экране повторялась чёрно-белая сцена: тысячи людей собрались на пристани порта. Позади поднимались столбы дыма, окутывающие краны и контейнеры.
Бам. Бам. Бам.
Перед телевизором кресло складывалось и раскладывалось, ревело и дрожало, как пасть механического монстра. Усохший труп доктора Меццопане толкался взад-вперёд на журнальном столике, склонившаяся в сторону голова скользила по стеклу, волоча челюсть и глядя на Анну выпученными белыми, как варёные яйца, глазами.
Она заорала и продолжала орать, широко раскрыв глаза, с хрипом всасывая тёплый, несвежий воздух дома.
Солнце просачивалось сквозь жалюзи, разбрасывая яркие пятна по стенам, ковру и кровати. Щебетали воробьи.
Она заметила, что вся вспотела. Ей показалось, что её вытащили из кучи тёплого и влажного песка. Медленно она расправила грудь и задышала свободнее.
Ей уже снилось, что электричество внезапно включается, это был ужасный кошмар, даже хуже, чем тот сон, когда Взрослые возвращаются и съедают её живьём.
Она встала с кровати. Во рту ещё чувствовался слабый привкус граппы. Под табуреткой, за стиральной машиной, он нашла две пластиковые канистры, наполненные водой, безвкусной, как дождь. Она надела шорты и белую футболку с надписью "Paris, je t'aime", взяла рюкзак и вышла.
Труп Микелини находился недалеко от дороги, его круглая голова лежала в крапиве, а руки – на земле. Поднятая до плеч футболка открывала бледную, покрытую пятнами спину. С него сняли обувь.
Чуть дальше, посреди поля, среди стерни лежал трупик голубого мальчика.
Она задумалась: стоит ли возвращаться в магазин, чтобы запастись продуктами? Нет, надо принести лекарства Астору, а в магазин она зайдёт в другой раз.