У моря пришлось перебираться через баррикады мебели и мусорных баков, на которых развевались потрепанные клочки чёрных флагов. Казалось, никто не спасся, а если и спасся, то их уже здесь не было. Собак и кошек тоже не было. Единственным живыми существами были какие-то зелёные насекомые, которые своими лапками лезли в лицо и волосы.
Пьетро шёл и держал за руку Астора, который, потеряв дар речи и покусывая пальцы, смотрел широко раскрытыми глазами на обгоревшие трупы. Анну не покидало ощущение, что они тут чужие. Будто город не мог отделаться от горестей своих обитателей, и единственное, что ему хотелось, – это забыться. Но природа изо всех сил пыталась погрести его под собой. Трава тускло росла среди трещин в асфальте, вьющиеся растения неуверенно ползли между кирпичами, саженцы были слабыми и жалкими, будто укоренились в земле, залитой ядами. Даже плющ, который рос повсюду, сплетая жалкие зелёные простыни на остатках мира Взрослых, здесь был похож на тощие плети с желтоватыми смятыми листьями.
Набережная превратилась в палаточный городок, который за четыре года покрылся толстым слоем пластика, ткани и картона – твёрдым и нерушимым. Тут больше не осталось ничего интересного ни для чаек, ни для крыс. На площадях лежали груды тел, а в братских могилах – трупы, засыпанные известью. Порт сгорел при пожаре, настолько прожорливом, что расплавились даже железные ворота, а доки превратились в почерневшие дворы. Остались стоять только краны и штабели ржавых контейнеров. Пара кораблей лежала на боку, как выбросившиеся на берег горбатые киты.
Когда они остановились перед огромным спортивным магазином, тёмным, как преддверие ада, Анна не удержалась:
– Здесь нет твоих кроссовок.
Пьетро помолчал минуту, потом сказал:
– Уходим.
Ночевали они в театре Политеама. В фойе стояли какие-то бочки, коробки из-под лекарств, капельницы и койки. Над кассами кто-то нарисовал череп с фиолетовыми глазами.
Театр Политеама в Палермо
Они раздвинули плотные бархатные шторы, и луч света скользнул по красным креслам, блеснул на позолоченных колоннах сцены, покрытых пылью люстрах и фресках выскакивающих из темноты безудержных лошадей. Стая голубей взлетела в темноту, со всего размаху ударилась о большой синий купол и попадала между рядов партера.
Астор, вцепившись в руку сестры, спросил:
– Что это за место?
Анна не знала точно, но ответила:
– Сюда приходили приличные люди. Мама тоже приходила сюда, в красивой юбке и туфлях на высоком каблуке, – она посветила фонариком на сцену, где по-прежнему стояли декорации. – А здесь другие танцевали и рассказывали истории.
Голодные, они переночевали в одной из лож
Анна проснулась первой. Пьетро и Астор растянулись на стульях, как молодые вампиры. Она оставила им записку с просьбой подождать её снаружи.
Солнце было где-то за плотно стоящими зданиями. На большой площади Кастельнуово вихри цветных пластиковых пакетов и бумаги носились между грузовиками и танками, выстроенными вокруг мраморного памятника. От статуи остались только ноги.
Она свернула на длинную прямую улицу с церквями, разграбленными магазинами, зданиями XIX века, из окон которых развевались ветошь и изношенные флаги. Внизу в утренней синеве выделялся чёрный профиль горы.
Она узнала остатки магазина мороженого "Incanto", куда её водил дедушка, и обувного магазина, где отец купил ей пару ботинок на меховой подкладке. Она свернула и, двигаясь немного наугад и немного по памяти, нашла улицу Оттавио Арагонского.
Там стоял дом, где жил папа, – серо-розовый, с террасами, выходящими на подземный гараж и современное сгоревшее здание. Она толкнула большую дверь из тёмного дерева и вошла в вестибюль. Рождественская ёлка была опрокинута на дверь лифта среди красных осколков стекла. Она зажгла фонарик и пошла по лестнице.
На втором этаже застеклённая дверь была разбита, внутри виднелись перевернутые столы и ковёр, на котором лежали листы бумаги, клавиатуры и экраны. Раздатчик напитков разнесли дубинками и разграбили. На стене табличка с блондинкой гласила: "Обеспечь себе безмятежное будущее".
Анна стояла и смотрела на пандус, ведущий на третий этаж. Входная дверь в отцовскую квартиру была приоткрыта, а горшок с кактусом по-прежнему стоял у коврика. Она прищурилась и посмотрела на ступеньки. Словно во сне, она прошла по длинному коридору с зернистым полом и лепниной на стенах. Свет просачивался сквозь окна комнат, рисуя яркие полосы на стенах. Белый шкаф был открыт, вся одежда лежала на полу, вместе с туфлями, шляпами и перчатками. Она узнала чёрную куртку с поясом, которую отец надевал, когда ездил на рабочем "Мерседесе". Она остановилась на пороге своей комнаты. Её рисунки по-прежнему висели на стене. На одном был нарисован корабль с тремя стоящими фигурами и подписями: я, мама, папа. В море торчали головы деда и бабушки. Она улыбнулся картине. Почему она нарисовала их в воде? На красном журнальном столике от ИКЕА по-прежнему стоял её пенал с фломастерами, акварелью и инкрустированным известняком стаканом.