- «А» значит анархия,- улыбнулся широко Алекс. – Нам нужна анархия. Чтобы установить новый порядок, нужно уничтожить старый. Какой-то срок должна быть полная анархия.
Всё, что мы делали тем вечером, было очень символично. Да, конечно, мир мы лучше не сделали. Мы сделали его хуже, наверное. Испортили памятник. Совершили акт вандализма. Но всё-таки для меня это было очень важно. Конечно, это заявление, этот призыв бороться с системой увидят не миллиарды, а, наверное, всего пару сотен людей. Может, десять из них задумаются, но остальные точно безразлично пройдут мимо. Очень мелко в мировых масштабах. Но это хоть что-то. Нужно начинать с малого. Я пойду против системы. Ты пойдёшь. Кто-то повторит за нами. Это станет мейнстримом. А потом неожиданно такие надписи появятся в каждом городе. Потом в каждой стране. Во всём мире. И там уж что-нибудь обязательно должно произойти.
Нет, я сейчас абсолютно серьёзно! Это не просто глупые рассуждения. Я призываю! Надоело быть пешкой? Так не будь ею! Наплюй на всё и выйди из игры. Играй по своим правилам, не по их. Чего тебе стоит взять баллончик с краской или хотя бы простой маркер и написать где-нибудь на улице это вызывающее «борись с системой!»? Или что? Может, слабо? Я призываю каждого, чьё сердце жаждет перемен, поднять свою ленивую задницу и сделать хоть что-то! Для начала неплохо было бы просто сделать эту надпись на видном месте. Пусть мозолит всем глаза! Пусть укоряет в бездействии! Пусть вызывает массовый беспорядки! Мне надоело то, что ничего не происходит!
И знаете, почему ничего не происходит? Потому что вы слишком трусливы. Да. Готовы говорить о свободе до брызг изо рта, а как только попроси вас что-нибудь сделать, вы сразу замолчите. И как мне с такими сделать мир лучше? Никак! Это ужасно меня расстраивает. Я часто думаю, что жизнь, которую мы прожили, хуже той, которую мы могли бы прожить. Столько всего можно было сделать. Просто взять и сделать, а никто не делает. Думаете, вы живёте? Думаете, вы делаете всё, что можно делать? Думаете, пользуетесь всеми шансами, что вам преподносит судьба? Да ни черта! Вы просто сидите и читаете это, когда в это время можно было сделать что-то грандиозное. Да пусть даже выйти куда-нибудь в парк и написать это банальное «Борись с системой!» на стене. Что вас останавливает? Слабо? А не должно быть слабо! Решительнее быть нужно! Решительнее!
А, впрочем, решительность нашу подавляют. Нашу подавили, и вашу подавят.
Я совсем не сообразила, что произошло, как уже сидела в милицейской машине на заднем сиденье и упрямо молчала. Я только начала отходить от испуга. Только всё начало проясняться в моей голове. Помню, как с двух сторон от нас появились мужчины в форме. Помню, как вызывающе, словно со своими друзьями, говорил Алекс. Ещё помню, как он начал предлагать деньги, причём огромные деньги. И самое странное, ему не удалось подкупить милиционеров. Тогда Алекс вышел из себя, посыпался мат, но милицейская дубинка быстро заставила его замолчать. Он замолчал. И нам с Максом шепнул молчать. Думаю, ничего хорошего из этого не выйдет, но Алекс, кажется, знает, о чём говорит.
И теперь я молчала и не отвечала не на какие вопросы. Макс опустил голову почти до самых колен и о чём-то усердно думал. Алекс держался за бока, по которым прошлась дубинка, и смотрел перед собой так, что казалось ещё чуть-чуть – и толстый милиционер, который сидел перед ним, загорелся бы.
Ну, конечно, если бы Алекс помолчал, а не стал называть этих двоих шавками и отморозками, то, может, его бы, по крайней мере, не поколотили. Но он их так обливал грязью, как, наверное, только он один и способен. Не знаю, наверное, он думал, что его знают все и трогать никто не станет, поэтому он не следил за своими словами. Ну, или он совсем безбашенный. Я склоняюсь ко второму варианту.
Он всегда ненавидел милицию. И я его понимаю. Она создана не для того, чтобы защищать простых людей, она создана, чтобы защищать власть. Это что-то вроде щита. Видели, кто подавляет любые митинги или выступления? Милиция. Омон. Омон спускают даже на мирные выступления. Знаете, как-то раз люди вышли на площадь и стали хлопать в ладоши да кричать: «Перемен!» Что сделали власти? Выпустили на них своих псов! Омон появился незамедлительно.
Нас повезли в участок. Я молчала и ничего не отвечала, как, впрочем, и парни. Это Алекс шепнул нам с Максом молчать. Будь моя воля, я бы уже давно всё рассказала. Оттого, что мы молчали, они только злились сильнее и начинали орать.
В итоге, когда в участке от нас ничего не добились, решено было посадить нас в вытрезвитель, который пустовал. Сказали, что выпустят, как только мы заговорим. Макс стал бледным и ушёл куда-то в себя. Мы с Алексом сидели рядом. Я хотела с ним поговорить, но за нами внимательно наблюдал дежурный. Вы, я почти уверена, никогда не бывали в вытрезвителе, поэтому нужно вам рассказать, что он из себя представляет. В нашем милицейском участке, это просто небольшое помещение из металлических решёток. Очень древнее.
Зазвонил телефон. Дежурный отвлёкся и поднял.
- Сделай же что-нибудь! Отцу позвони, в конце концов! – сказала я Алексу решительно.
- Я не могу ему позвонить. Когда ему пришлось вытаскивать меня в прошлый раз, он ясно дал знать, что если такое повторится, то я на него не могу даже и рассчитывать.
- Но нужно ведь что-то делать!
- Я думаю,- сказал он мне нервно. – Помолчи.
Я отвернулась от него. Чёрт возьми! Да ведь он даже не знает, что делать! Боже мой, что будет, когда родители узнают? Они ведь узнают! А что будет с Алексом? Он ведь уже совершеннолетний. Чёрт возьми, мы ведь не человека убили, просто написали глупую вызывающую надпись. Разве что-то за это будет?
Я стала смотреть сквозь прутья на коридор. Там было оживлённо. Проходили разные люди в форме, некоторые смотрели на нас удивлённо. Думают, наверное, что у нас нет будущего. Смотрят, в любом случае, именно так. Бесит!
Вы можете подумать, что я кипела от злости. Но нет. Я элементарно была напугана. Я ведь сначала ничуть не испугалась. Я до последнего момента была уверена в том, что те два милиционера возьмут взятку Алекса. Я не понимаю, почему не взяли. Это же собаки продажные, должны были взять, должны были. Но ведь не взяли почему-то. Что ж, наверное, сверху им дают ещё больше. Или, может быть, дело в дисциплине. Собаки, охраняющие зажравшихся свиней, которые уселись на троны и стали править нами, должны быть очень хорошо дисциплинированны.
Я уже чувствовала отчаянье, зарождающееся у меня внутри, когда вдруг вспыхнула надежда. Вспыхнула так, что все мои внутренности словно огнём обожгло.
По коридору шёл Дима и увлечённо жевал яблоко. Такое чувство, словно он у себя дома, а не в милицейском участке.
- Дима! – вскочила я на ноги и подбежала к решётке.
Видели бы вы его лицо! Встретить меня здесь он точно не ожидал! Но всё-таки он встретил. И очень славно, что встретил! Я в двух словах объяснила ему положение дел, а он, почесав растеряно свой блондинистый затылок, кивнул. Кивнул и пошёл в ту сторону, откуда он только что появился.
А дальше всё завертелось стремительно. Димина мама, которая, оказывается, была тут главной, с сердитым вздохом взяла нас под своё крыло. В итоге эта дама провернула всё так, что мы отделались лишь небольшим штрафом. И, конечно же, она позвонила нашим с Максом родителям. Алекса она не знала, но Дима горячо заявил, что он парень отличный и никогда больше ничего подобного не провернёт. Его матери деваться было некуда, поэтому она выгораживала Алекса так, словно это он, а не я, копался когда-то в одной песочнице с Димой.
Уже было чертовски поздно, когда я, Дима, Макс и Алекс, стояли вчетвером на крыльце милицейского участка. Я, Макс и Дима ждали, когда спустятся Димины родители и отвезут нас домой. Алекс стоял с нами просто так.
Только потом, когда я ночью, после на удивление небольшого скандала, засыпала, мне стало понятно, зачем с нами стоял Алекс.
- Это,- Алекс заговорил совсем не так уверенно, как говорил всегда, - спасибо тебе, что замолвил словечко.