Выяснилось, что в городе есть еще поляки. К пани Ядвиге "на каве" (на чашечку кофе) стали приходить двое мужчин, одетых в светло-зеленую военную форму, заметно отличавшуюся от экипировки советских солдат и офицеров.
- Это наши жолнежи*, - с грустной иронией объясняла пани Ядвига. - Вот довоевались, теперь в Африку хотят ехать - защищать Польшу.
[* Солдаты (польск.). ]
Аня вслушивалась в речь поляков, пытаясь разобрать слова, вникнуть в суть споров. Высокий, всегда тщательно выбритый офицер по имени Герман иногда вдруг терял хладнокровие, начинал яростно размахивать руками, в чем-то убеждая собеседников. Когда спор заходил слишком далеко и по интонациям можно было догадаться, что он, того и гляди, обернется крупной ссорой, пани Ядвига с улыбкой и в то же время властно останавливала поляков: "Досычь* - сейчас будет кофе".
[* Хватит (польск.).]
- Пани Ирма, - обращалась она к Аниной маме, - давайте потанцуем с отважными жолнежами.
Патефон гремел, скрипел, шуршал. И сквозь это шуршание пробивался вкрадчивый женский голос. Это был голос польской певицы. Она пела о легкомысленной девчонке Андзе, сердце которой пытался завоевать некий Юзя с помощью свежеиспеченных пирожков (так переводил текст песенки Герман). Другая песня была о том, как важно похудеть, отвергнуть пирожные, не объедаться мясом - и ты непременно завоюешь сердце мужчины... Или еще о каком-то жиголо, которому старый муж щедро отсчитывал купюры за несколько танцев... с собственной женой.
Аня с Янеком вертелись среди танцующих, на считанные минуты забывших о войне. Дети отлично понимали друг друга: они изобрели свой "русско-польский" язык и старались подпевать неунывающему патефону.
Как эта пластинка, выпущенная в Варшаве в 1938 году, с записями звезды польской эстрады Ханки Ордонувны оказалась в среднеазиатском Ургенче? Вероятно, уцелела по милости судьбы в чемодане одного из поляков.
Ханку любили все - и простонародье окраин Варшавы, и "тугие кошельки", собиравшиеся в изысканном столичном ресторане "Адрия". Судьба ее была не из легких. Ханка терпела унижения, побои, оскорбления провинциальных владельцев маленьких кафе, где вынуждена была зарабатывать на хлеб насущный. Она пыталась покончить с собой, когда ее возлюбленный, провинциальный актер, бросил ее, оставив без средств к существованию. Потом судьба улыбнулась Ханке. Она начала выступать в лучших варшавских ресторанах, стала звездой, вышла замуж за состоятельного человека.
Ее обаяние, непосредственность, умение улыбнуться сквозь слезы - все это принесло певице не только огромную популярность, но и неподдельную любовь слушателей. Поэт Юлиан Тувим специально для Ханки написал стихи: "Чи жучишь мне, чи завше бендешь моен" ("Бросишь ли ты меня или всегда будешь моей"). Песня с этими словами стала модным шлягером конца 30-х годов. Это была мелодраматическая исповедь любви, верности, горечи разочарований.
Не предполагала в ту пору маленькая девочка из Ургенча, в будущем замечательная певица Анна Герман, что спустя двадцать лет она вновь и вновь будет слушать пластинки с записями Ханки Ордонувны, восхищаться ее простотой и непосредственностью, эмоциональностью и артистичностью.
- Аня, - как-то сказала мама, - ты уже взрослая, И я хочу с тобой посоветоваться. - Ирма в упор взглянула на Аню, потом смущенно опустила глаза. - Ты ведь любишь отца?
- Конечно, мамочка, - ответила Аня. - А что?
- Ну, как тебе объяснить? Ты должна любить его всегда, всю жизнь. Он был очень хороший, честный, добрый человек. Он никому не причинил зла. Но его больше нет и никогда не будет. Ты еще маленькая и многого не понимаешь. Но я надеюсь, что когда ты вырастешь, поймешь меня и, если сможешь, простишь.
- Прощу? - удивилась Аня. - Но ты же мне ничего плохого не делала! Я же люблю тебя, мамочка!
- Понимаешь, Анюта, я встретила одного человека, он полюбил меня и хочет, чтобы я стала его женой, а ты - его дочерью.
Мать ждала слез, детских упреков. Но девочка улыбнулась...
- Это дядя Герман? Я все понимаю, мама.
Свадьбу сыграли через месяц. Кроме бабушки и Ани за столом сидели пани Ядвига с Янеком, Хенрик, друг Германа, и еще один гость, рыжий поляк-офицер. Он первым сказал "горько", а потом по-польски: "Гожко, цаловать ще". Завели патефон, танцевали. Герман взял Аню на руки.
- Ну что ж, Аня Герман, вот ведь смешно - фамилия твоя Герман, а теперь у тебя новый отец по имени Герман...
- Простите, - сразу перебила Аня, - можно, я буду называть вас дядей? Я буду любить вас, потому что вас любит мама. Но папа у меня один. А вы дядя.
- Конечно, можно, - став серьезным, ответил Герман. - И поверь мне, я рад, что ты ведешь себя как взрослая, Анечка.
Теперь, когда они жили все вместе, Аня стала лучше понимать, о чем так неистово спорили между собой поляки. Хенрик убеждал своих друзей, что здесь, в Советском Союзе, ни в коем случае нельзя задерживаться, что надо идти к англичанам на Ближний Восток.
- Англичане и французы в конце концов очнутся от нокдауна и тогда уж сполна рассчитаются с Гитлером. А чего ждать от русских? Они не в состоянии по-настоящему драться с немцами. Если вы хотите переждать войну, отсидеться, тогда "до зобаченья", а если хотите драться за Польшу свободную и независимую, тогда - в путь.
- В путь? - перебивал его Герман. - Куда? В Африку, за тысячи километров от Польши, под крылышко англичан? Они один раз уже продали Польшу Гитлеру. Продадут и еще, если окажется выгодным. Надо быть слепцом, чтобы не видеть кратчайшего расстояния до Варшавы!
Спор затихал. Потом разгорался с новой силой. Женщины пытались утихомирить мужчин, и те замолкали, но ненадолго. Жизнь сама рассудила этот затянувшийся спор. Первыми провожали Хенрика и рыжего поляка-офицера. Они отправлялись в Ташкент. Оттуда их путь лежал в Иран, на Ближний Восток, в Палестину.
- Ну-ну, - похлопывая товарищей по плечу, говорил Герман, - посмотрим, кто быстрее доберется до Варшавы, я или вы. Эх, - невесело добавлял он, путешественники.
Пусто и одиноко стало в доме Ани и ее матери. Вместе с офицерами двинулись в дальнюю дорогу и пани Ядвига с Янеком. Не заводили больше пластинку, не спорили до хрипоты мужчины, А однажды вечером, сидя у самовара, Герман сказал:
- Ну вот, мои барышни, настала и моя очередь.
Провожали его на вокзал втроем: Ирма, Аня, бабушка. Мама долго о чем-то шепталась с мужем, легонько целуя его. Потом отчим высоко поднял девочку,
- Ну что, Анна Герман? - веселым басом крикнул он. - Будешь меня помнить? Любить будешь? Ждать будешь?
- Буду, - шепотом ответила Аня. - Обязательно буду! И мама будет, и бабушка тоже.
Когда поезд растаял в туманной дымке раннего утра, они еще долго стояли на перроне. Они не знали, что через Москву путь Германа и многих других его соотечественников лежал под Рязань, где формировалась созданная на советской земле первая польская дивизия имени Тадеуша Костюшки. В первом крупном сражении под Ленино в неравном бою с гитлеровцами погиб Герман. Погиб как герой, поднимая солдат в атаку.
Судьбы Хенрика и рыжего поляка-офицера неизвестны. Возможно, они храбро воевали на Ближнем Востоке и в Италии, возможно, им посчастливилось: вражеская пуля пролетела мимо и они выжили. Но они дрались вдали от решающих сражений второй мировой войны, вдали от своей родной Польши, свободу которой принесли боевые товарищи Германа.
В один из летних дней 1977 года из Минска по направлению к мемориалу под Ленино выехала черная "Волга" с единственной пассажиркой, на коленях у которой лежали алые розы. Это была Анна Герман, она ехала положить живые цветы на место гибели своего отчима и его фронтовых товарищей, отдавших свою жизнь за свободу.
Ночью неожиданно выпал снег. Он посеребрил желтые пески, окружавшие город. Стало непривычно холодно. Люди кутались в халаты и самодельные платки. Встретив знакомого, не останавливались, как обычно, обменяться новостями. Торопились побыстрей очутиться в стенах родного дома, впрочем, не всегда надежно защищавших от внезапного холода. Прошло почти два года с памятного прощания на городском вокзале. А известий от Германа не было. По утрам Ирма часто вскакивала с кровати, высматривала в маленькое окошко почтальона, потом долго провожала его взглядом...