— Пойдем? — спросил Лоран.
Они вышли под дождь. Лоран шел медленно — время от времени он запрокидывал голову, подставляя дождю лицо, открывал рот и с наслаждением облизывался.
— Идемте быстрее, Лоран! — сказала она. — Мы промокнем!
— Вы не любите дождь?
— Нет.
Он взял ее под руку. До самого дома они шли быстро, крупным шагом, прижавшись друг к другу. У нее устали ноги, она с трудом переводила дух. Он подтолкнул ее в подворотню. Не дожидаясь, когда она отдышится, сжал ее в объятиях, нашел ее губы. В смятении она почувствовала, с какою силой впились в нее пухлые, мягкие губы. И поспешила отстраниться. В его больших золотистых зрачках отразилось недоумение.
— Я люблю тебя, Анна, — сказал он. — Пойдем ко мне наверх, прошу тебя!
Ее поразил этот молящий тон, но его слабость грозила стать для нее ловушкой, и, испугавшись, она отказалась.
— Нет, Лоран, это невозможно, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Он сдвинул брови. Будет он настаивать? Ей почти хотелось этого. Но он опустил голову и пробормотал:
— Я так и знал.
Она позвала его:
— Лоран, Лоран, послушайте!..
Но он шел, не оборачиваясь, глухой к ее призывам, и исчез за дверью с двумя мусорными бачками по бокам.
Оставшись одна в подворотне, Анна постояла с минуту, затем поднялась к себе в полной растерянности: ведь она же сама сказала «нет», а у нее было такое ощущение, будто ее отвергли. В квартире царила полнейшая тишина. Она приоткрыла дверь в гостиную. Луч света упал в нее, разрезав комнату на две части. Отец спал на диване. Возле него на ковре валялась книга. Неслышно ступая, Анна проскользнула в спальню матери, где круглые сутки горел ночник. Больная, как всегда, лежала на спине, вытянув вдоль тела руки. И это хрупкое, почти бестелесное существо сотрясал храп. А вокруг все было спокойно, обыденно и неподвижно. Охваченная внезапным ощущением раздвоенности, Анна подумала, что не удивилась бы, если бы, открыв дверь своей комнаты, увидела самое себя спящей в постели. Она ходила по чужому дому. Как во сне, прошла она на кухню. Ее ослепила яркая белизна стен. Она открыла дверь на черную лестницу, нажала кнопку выключателя и стала взбираться по узким и крутым ступенькам, что вели в комнаты прислуги.
Сколько времени просидела она на этом стуле, у этой кровати? Стоявший на полу рефлектор не мог согреть комнату, но его раскаленные спирали светились, озаряя красным отсветом костра лицо Лорана. Он лежал на боку, ровно дыша, и неотрывно смотрел на Анну. Она отобрала у него куртку и, чтобы лучше согреться, накинула прямо на голое тело. Ей приятно было ощущать на себе эту жесткую мужскую одежду. Лоран улыбнулся ей — такой счастливый и сильный. А она не могла глаз оторвать от этой огненной маски с темными впадинами и словно отполированными выпуклостями, поблескивавшими в резком свете рефлектора.
Другого освещения в комнате не было. Мансардное окно было наполовину затянуто полотенцем. Из крана в раковину капала вода. Дверь закрывалась неплотно, и в щели проникал ледяной ветер. Всякий раз, как в коридоре зажигали электричество, вокруг двери возникала рамка желтого света. До часу ночи Анна слышала шаги жильцов, возвращавшихся домой, приглушенные голоса, взрывы смеха. Несколько раз ей казалось, что кто-то вот-вот ворвется к ним в комнату. Она легонько подтрунивала над собой — надо же оказаться в такой нелепой ситуации. То, что произошло, так не вязалось ни с ее характером, ни с образом жизни, — у нее даже зародилось сомнение, действительно ли это все было. Ее переполняло счастье — огромное, дикое, такое нелепое, примитивное и смешное. Наслаждение, которое она познала, слившись с этим мускулистым горячим телом, не было похоже ни на что уже пережитое. Она поднялась с железной койки, преисполненная благодарности. Мозг ее спал, словно затуманенный наркотиком. Родители перестали для нее существовать. А у нее самой — у той, что сидела на стуле, накинув на плечи мужскую куртку, не было ни профессии, ни возраста, ни имени. Она знала, конечно, что подобная эйфория не может длиться вечно, что ей придется вновь идти тем же путем, каким она шагала вчера, вновь ощутить под рукой крепко спаянные перила дней. А пока можно, даже нужно сполна насладиться этой возможностью вырваться из-под собственного панциря. Эти несколько часов, проведенные в объятиях Лорана, были как бы маленьким островком тайной жизни, образовавшимся в потоке ее повседневной жизни. Возможно, после этой ночи, которая никогда не повторится, Лоран останется для нее тем, о ком она будет вспоминать с улыбкой, снисхождением и тоской! Возможно, она до самой смерти не узнает ничего более прекрасного, более совершенного. Как бы то ни было, она никогда больше не придет в эту комнату. Не станет больше встречаться с Лораном. Их встреча может остаться единственной в своем роде лишь при условии, что больше не повторится. Она вздрогнула. Маленький рефлектор согревал ей щиколотки и бедра, но верхняя часть тела заледенела от сквозняка, проникавшего в дверные щели. Как может Лоран жить в такой нищенской обстановке? Все вспыхнуло между ними так быстро, что они даже не успели поговорить, а сразу кинулись в объятия друг друга. И вот она вылезла из постели совсем незнакомого человека. Она — такая гордая, разумная, здравомыслящая... А о чем думал он, разглядывая ее так жадно, так пристально? Он пошевелил ногами под рваным клетчатым одеялом. Затем поднял руки и заложил их за голову. Затаив дыхание, Анна рассматривала в красном полумраке его крепкие мышцы, волосатую впадину под мышкой. Внезапно он сел. Горящие глаза. Лохматые волосы. А ниже — торс словно из терракоты.
— Как ты далеко от меня, Анна! — сказал он. — Иди сюда, ко мне.
— Мне пора.
— Почему?'
— Уже два часа ночи.
— Знаю, но ты же можешь побыть со мной еще немного, разве нет?
Она легонько поцеловала его в губы.
— Нет, Лоран, все. Пора...
Но он протянул к ней руки. В его взгляде был властный призыв, нежность, каприз. И она поняла, что переоценила свои силы, что все ее решения тщетны, что она увидит его снова — и завтра, и послезавтра, и так часто, как он того захочет и как она сможет. Он схватил ее за руки, заставил сесть на постель, обнял, опрокинул, склонился над ней. Из крана над раковиной капала вода. Кто-то откашливался за перегородкой. Анна повторила еще раз:
— Не надо, Лоран.
А затем мир исчез для нее в вихре пламени.
Была половина четвертого, когда она спустилась к себе в квартиру. Безумие! А что если Мили звала ее!.. За дверью раздался слабый кашель. Анна вошла в спальню.
— Что с тобой, Мили? Ты не спишь?
— Нет, я только что проснулась.
— Подать тебе судно?
— Не знаю... Пожалуй, дай...
Анна подождала, пока мать снова заснет, и на цыпочках вышла из комнаты. Ей было страшно холодно. Она легла в постель, но спать не могла.
Измученная рвотой, Эмильенна откинулась на подушки — рот ее дергался от икоты, глаза были полны слез. Анна вытерла ей лицо мокрой салфеткой и поставила тазик на пол. С болью и тревогой посмотрела на мать. Затем проверила пульс: он был слабым и неровным. Но вот лицо больной разгладилось — значит, приступ прошел. По крайней мере в ближайшее время не повторится.
— Теперь ты можешь заснуть, — сказала Анна.
— Да, — прошептала Эмильенна, — но здесь столько гусениц ползает по комоду... Надо их прогнать... А то они заползут ко мне в постель...