— Я уверена, что вы иногда гуляете с дочерью по самым старым улицам Парижа, проводя ее через века, рассказываете ей историю людей и зданий, — продолжала госпожа Редан.
— Да, случается, — пробормотал он.
— Как я ей завидую! — вздохнула госпожа Редан.
— Как-нибудь, если вы пожелаете, я с удовольствием составил бы вам компанию... — начал он.
По его представлениям, этого требовала обычная вежливость. Не мог он не предложить ей такой прогулки после того, что она сказала. Но он ужасно расстроился, когда она ответила согласием.
— Вы очень любезны, — сказала она. — Мне не хотелось бы показаться назойливой. Но если вам придет мысль пройтись в воскресенье или понедельник... Да, магазин в понедельник закрыт...
— Отлично... Отлично... — пробормотал он.
Она допила рюмку. С нижней губы у нее сошла помада, и она подвела ее снова. Лицо сразу помолодело, засветилось. Пьер так спешил домой, что даже не предложил госпоже Редан проводить ее до метро. Они расстались у выхода из кафе. Пьер тотчас вздохнул с облегчением. Никогда больше ноги его не будет в этом магазине. Пять минут второго. Он чуть не вприпрыжку бежал по улице. Лицо Анны маячило перед его мысленным взором — огромное и мрачное, как грозовая туча. Войдя в гостиную, где она сидела, он пробормотал, глядя куда-то в сторону:
— Извини, пожалуйста... Ты давно меня ждешь?
— Нет, — сказала она. — Я только что пришла. А ты откуда?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь, Анна?
— Просто так интересуюсь, папа...
— Я выходил кое-что купить...
Он опасался, что она начнет выспрашивать, но расспросов не последовало. И он с облегчением сел напротив нее за стол. Поскольку дома все обошлось благополучно, он уже с удовольствием вспомнил госпожу Редан. У нее действительно были очень красивые руки и синие, прозрачные, как витражи, глаза. Он правильно поступил, купив книгу, — библиографическая редкость и так недорого. От сухого вина, которое он выпил в кафе, у него разыгрался аппетит. И он с веселой жадностью набросился на еду. Анна же, наоборот, лишь ковыряла в своей тарелке.
— Ты не хочешь есть? — спросил он.
— Нет.
Лицо у нее осунулось, щеки были бледные, поэтому особенно бросался в глаза высокий выпуклый лоб.
— Ты что-то неважно последнее время выглядишь, — заметил он. — Уж не заболела ли?
— Ничуть. Просто у меня неприятности на работе.
— Какие?
— Да все одни и те же.
— Ты мне ничего не рассказываешь!
— Ох, оставь, пожалуйста, папа! — сказала она резко.
— Ты рассердилась, потому что я опоздал к обеду?
— Да нет же!
Вошла Луиза, неся сыр. Анна решительно отказалась. А Пьер, хоть и очень любил кантальский сыр, взял лишь небольшой кусочек, точно боялся, что вызовет недовольство дочери, если возьмет больше.
— Чем мне заняться после обеда, мадемуазель? — спросила Луиза.
— Вам давно пора знать это самой! — недовольно пробурчала Анна. — Вечно за вас надо думать!
— Но, мадемуазель, вы же сами вчера сказали, чтоб я спросила вас... И постирать нужно, и погладить...
— Делайте, что хотите. Кстати, на будущее — будьте любезны не перекладывайте мои вещи. Сегодня утром я обнаружила свою сумку в шкафу для обуви, а лосьон для лица — в аптечном шкафчике. Если так будет продолжаться, я не смогу вас держать!
Луиза огорчилась, лицо у нее сморщилось, большие выкаченные глаза наполнились слезами.
— О, мадемуазель, прошу вас... Что я стану делать, если вы меня прогоните?.. В моем-то возрасте разве кто-нибудь меня возьмет?..
Плотно сжав губы, Анна поглядела на нее испепеляющим взглядом, и Луиза ретировалась на кухню.
— Я нахожу, что ты слишком строга с ней, — сказал Пьер. — Ведь она делает все, что может.
— Ты хочешь сказать, что она все больше поступает так, как ей вздумается!
— А что мы станем делать без нее?.. Боюсь, ты не найдешь никого лучше...
— Ты всегда всего боишься, папа. Незаменимых людей нет.
Он замолчал, чтобы не раздражать ее еще больше. У Эмильенны тоже бывали такие приступы холодного гнева, и тогда она строжила прислугу. По всей вероятности, у всех женщин, даже вполне уравновешенных с виду, возникает иногда потребность разрядить нервное напряжение таким вот взрывом. Даже госпожа Редан и та, наверно, не лишена этого недостатка. Хотя она такая спокойная, приветливая, улыбчивая, что трудно представить ее себе иной...
Анна ушла на работу еще до того, как он успел выпить вторую чашечку кофе. Она сказала, что опаздывает на деловое свидание.
На самом же деле ее никто не ждал. Она села за свой рабочий стол и при виде громоздившихся на нем бумаг пришла в полное уныние. Если после смерти матери она подавляла свое горе, уходя с головой в повседневные дела, то со времени ссоры с Лораном, она не могла ни продиктовать письмо, ни составить проект рекламы, — словом, не могла выразить на бумаге простейшую мысль. Вот уже две недели, как он съехал. Куда? Привратница понятия не имеет. Наверно, вернулся к себе в Экс-ан-Прованс. Во всяком случае, он ничего не оставил — ни носка, ни носового платка. Теперь она была убеждена, что это — полный разрыв. Но разве она этого не хотела? В сотый раз она видела перед собой сцену в ресторане. Почему она так плохо его встретила? Для чего надо было раздражаться, можно было просто предложить ему присесть. Марк бы это прекрасно понял. Они пообедали бы втроем. Короче говоря, она пожертвовала Лораном, который был для нее всем, ради Марка, который уже ничего для нее не значил. Из приличия, по глупости! А эта пощечина посреди улицы!.. Она отхлестала Лорана как дерзкого мальчишку. Но на самом-то деле прав был он. Хотя бы потому, что жил на свете ради самого главного. Он так любит свободу, так ненавидит законы, что его не впрячь ни в какую упряжку. Как он, наверно, презирает ее после этой ссоры, когда она показала всю свою мещанскую ограниченность. Его отношения с ней были лишь небольшой авантюрой, экскурсом в неведомый ему мир тридцатилетних женщин. А кем он был для нее? Партнером по нелепой связи или удивительным открытием? А может, тем и другим? Всеми силами она хотела его забыть. Но чем больше пыталась отогнать от себя его образ, тем прочнее он утверждался в ее сознании — всем своим весом, теплом, упорством. Шли дни — она растрачивала последние силы в неравной борьбе. Она стала раздражительной. Нетерпимо относилась к причудам отца. Луиза выводила ее из себя. Как-то раз она подумала: а Мили сумела бы ее понять? Мысль о матери вызвала у нее прилив нежности. Тщетно пыталась она завязать диалог с образом, отступавшим в глубь времен, несмотря на ее попытку удержать его. Мили интересовала ее не как мать, а как женщина. Ее взгляды на любовь. Что бы она подумала о Лоране, если бы увидела его? Почувствовала бы таинственную силу его животного обаяния? Да, конечно, вне всяких сомнений!.. Анна снова и снова повторяла это, чтобы оправдать свою слабость. Сердце ее бешено колотилось. Хотелось плакать. А надо было разговаривать с Каролюсом и Брюно, просматривать их эскизы, отвечать на телефонные звонки, спускаться к господину Куртуа, который смотрел на нее так подозрительно, точно видел Лорана за ее спиной. Наконец, дом, ужин, телевизор. Сидя в гостиной подле отца, Анна вышивала, а
—