— Это что же, у тебя такая мания?! Как увидишь меня, сразу — пощечина!
— Оставь меня, — сказала она. — Ты мне противен!
Но он не слушал ее, а рывками тянул в глубину комнаты. Его небритое лицо искажал тик. Он икал, кашлял, что- то бормотал. Анна, вся в слезах, слабо отбивалась — силы изменяли ей. Лоран швырнул ее на кровать, лег сверху. Распластанная, придавленная, она чувствовала на своих губах его лихорадочное дыхание. Колючая борода царапала ей щеки. Острый запах его тела кружил голову.
И вдруг он застонал:
— Анна, Анна! Любовь моя! Прости! Я люблю тебя! Я подыхаю от любви к тебе! Зачем ты это сделала?
— Что, Лоран?
— Да этот человек в твоей жизни... Этот Марк... Я не хочу больше... Ты — моя... Только моя... Поклянись мне...
— Клянусь...
— Это было ужасно — думать, что я потерял тебя... Без тебя я не знал, за что ухватиться... Не хотел больше жить...
Никогда еще она не видела его таким беспомощным. Ведь у него нет никого, кроме нее во всем мире. Охваченная жгучей жалостью, она жаждала теперь лишь дать ему прибежище, забвение, исцеление. Он впился поцелуем в ее рот; руки его лихорадочно расстегивали ее пальто, блузку, обнажая плечи. Она гладила его по голове, а он покрывал ее поцелуями. «Я люблю его, — думала она. — Я нашла его. И он нуждается во мне. Все так просто. Я сделаю его счастливым...» А он уже выдохся. Мускулы его ослабли, щеки ввалились, дыхание стало хриплым. В глазах промелькнуло отчаяние. Она поняла, что ничего не выйдет. Он упал, уткнувшись головой ей в плечо, и прошептал:
— Что это со мной?
— Ничего, — ответила она. — Успокойся. У тебя температура.
Он стучал зубами и плакал. Она обняла его, прижала к себе, слабого, теплого, беспомощного, покорного, точно ребенок. Она наслаждалась своей любовью, баюкала свою добычу. Спустя некоторое время она прошептала:
— Вставай, Лоран. Пойдем домой.
— Да, — сказал он. — Забери меня отсюда!
Дождь струился по стеклам витрины. На улице Сены, забитой машинами, нетерпеливо гудели моторы. За витриной скользили силуэты ссутулившихся прохожих. Никто не останавливался взглянуть на выставленные книги. Пока Пьер был в магазине, туда не зашел ни один покупатель, Элен исчезла в глубине лавки, чтобы вскипятить на плитке чай. Госпожа Жироде была все еще больна, и ее племянница уже более месяца одна занималась магазином. У Пьера вошло теперь в привычку под вечер заходить проведать ее. Он, конечно, ничего не говорил об этом Анне. Но она безусловно поняла бы, какое удовольствие доставляют ему эти долгие задушевные беседы в книжном магазине. Недаром однажды вечером, вспомнив, как госпожа Редан приносила Пьеру книги во время его болезни, Анна заметила: «А она недурна собой, эта женщина». Эта фраза подтверждала, что он прав. Он всецело доверял мнению дочери! Сгущались сумерки. Листая книгу, он уже с трудом разбирал текст.
— Вы ведь ничего не видите! — сказала Элен, войдя в помещение.
Она протянула руку к выключателю, и все лампы разом зажглись. На подносе стояли две чашки и чайник. В металлической коробке — печенье. Элен пригласила Пьера сесть рядом с ней за прилавком. Он сделал глоток и похвалил чай.
— Пьер, когда вы придете ко мне поужинать? — вдруг спросила она.
Она уже не первый раз задавала ему этот вопрос. До сих пор он трусливо уклонялся от ответа. Но нельзя же вечно увиливать.
— Мне это не так просто, Элен, — сказал он. — Из-за дочери...
— Я уверена, что она поймет!
— Я не столь уверен в этом, как вы. Она так тяжело перенесла смерть матери. Ей будет невыносимо, если она увидит, что я пытаюсь отвлечься и хотя бы на минуту забыть о том, что было для меня огромным счастьем! Вы знаете, мне ведь с ней очень нелегко... Она такая нетерпимая, такая требовательная... Это уже вошло у нее в привычку... Признаю, я, конечно, в этом виноват...
— Не хотите же вы сказать, что боитесь ее!
— Нет. Но мне неприятно причинять ей боль. Пока... пока еще так свежа память о нашей утрате.
Он сделал большой глоток чая, обжег язык, откусил кусок сухого печенья и добавил:
— Если я скажу дочери, что провожу время с дамой...
Элен сидела перед ним, иронически улыбаясь.
— Вы проводите время не с дамой, — сказала она, — а с другом.
— Тем более! Она рассердится, если узнает, что я... что я питаю к вам дружеские чувства... Она вообразит...
— Вы говорите какие-то очень странные вещи, — заметила Элен, прерывая его. — Она произвела на меня впечатление весьма уравновешенной женщины!
— Да она такая и есть. Но она не желает видеть определенных сторон жизни. Она такая холодная, замкнутая, властная. У нее не современный взгляд на вещи...
— А почему она не вышла замуж?
— Что вы, она была замужем! Потом развелась. Отчего — я так и не понял. Мой зять был обаятельным человеком. Умный, симпатичный, с хорошим положением. Кстати, у нас с ним сохранились прекрасные отношения. Уверяю вас, она очень странная...
— А вы, дорогой Пьер, слишком ранимы! — сказала Элен.
Он машинально протянул ей пустую чашку. Она наклонила чайник. Заварка была темная, ароматная. Ничего больше ему от нее не надо. В этом магазине, заполненном книгами, он испытывал двойное удовольствие от того, что встретил родственную душу и безо всякого ущерба для кого-либо проводил с ней втайне часок-другой. Однако за витриной на улице машин стало больше, число прохожих увеличилось: в конторах закончили работу. Пьер уже всерьез подумывал, что надо возвращаться домой. Но эта мысль не была ему неприятна. Правда, прерывать столь милый разговор очень не хотелось, но, с другой стороны, лучше не попадать под обаяние Элен. Любая привязанность, думалось ему, в конце концов превращается в ловушку.
Он взял зонтик и ушел, унося с собой в дождливую и холодную тьму образ улыбающейся Элен, которая стояла в дверях магазина.
Дома Луиза уже собиралась уходить. Не дожидаясь Анны, Пьер налил себе сухого вина. Он выпьет с ней еще, когда она придет. Зазвонил телефон.
— Алло, папа! Извини, пожалуйста, но я сегодня не буду ужинать дома. Я иду в ресторан с друзьями. Луиза, я полагаю, все приготовила...
— Да, да, не беспокойся, — сказал он. — Веселись, как следует...
И повесил трубку. Он был расстроен, хотя, конечно, ничего не ждал от этого вечера в компании дочери. Вялый разговор, прерываемый долгими паузами, — одно и то же изо дня в день... Но оставив его неожиданно одного, Анна словно запустила его в космическую пустоту, где ум его не находил точки опоры. Он направился на кухню, обозрел салатницу с зеленым салатом, начатую бутылку вина, нарезанный хлеб, и этот натюрморт показался ему трагичным в своей банальности. Ему больше не хотелось есть. Телевизор тоже смотреть не хотелось. Лениво и бесцельно слонялся он из комнаты в комнату. Не создан он для одинокой жизни! С какими же это друзьями ужинала сегодня Анна? Не пошла ли она куда-нибудь с Лораном? Этот юноша был ей явно не безразличен. Но представить себе, что он... Во всяком случае, рядом с Марком он выглядел жалко! Анна, такая разумная, должна бы это сознавать. Он налил себе второй стакан, снял телефонную трубку и набрал номер Элен. Ему просто нужно было услышать дружеский голос. Но она, вероятно, еще не вернулась домой. Нет, вернулась!
— Это снова я! — сказал он. — Что вы делаете сегодня вечером, Элен?
— Ничего особенного.
Он обождал немного. Какой кавардак у него в голове! И, наконец, решился:
— Мы могли бы поужинать вместе в каком-нибудь ресторане неподалеку.
Она помедлила и сказала:
— Я бы предпочла, чтобы вы пришли ко мне.
— Это не затруднит вас?
— Нет, нисколько... Что вы?.. Наоборот... Приходите скорее! Я вас жду!