Вырезанные из журнала картинки она прозрачной лентой приклеивает на стену своей комнаты, выстраивая их в идеальном порядке.
— И что это за выставка? — спрашивает Пим, тщетно пытаясь скрыть жесткие нотки критики в голосе.
Анна обозревает результат своей работы.
— Это Нью-Йорк.
— Я вижу, что это Нью-Йорк. Но откуда это у тебя, вот что я хочу знать?
— Из журнала, который мне дал господин Нусбаум, — невинно сообщает она.
— Понятно, — говорит Пим. Чувствуется, что он подозревает недоброе.
— Я подумала, если почитать статьи из него, мой английский станет получше. Ты только посмотри на эти картинки, Пим! Трудно поверить, что подобное существует на самом деле.
— Еще как существует, — чуть нахмурившись, подтверждает Пим. — Но жизнь в Нью-Йорке непроста, особенно для иностранцев. Он огромен, и человек в нем теряется.
— Неужели? А я помню, что ты когда-то называл Нью-Йорк самым замечательным городом, какой ты когда-либо видел.
— Ну ладно, — отмахивается Пим. — Ты разве не собиралась помочь Дассе со стиркой?
— Я хочу уехать туда, Пим, — вдруг объявляет Анна, тут же осознав, что это истинная правда. — Хочу уехать в Америку.
Следует молчание в сопровождении нескольких живых картин. Она считывает их, прослеживая в подробностях изменения, происходящие с Пимом: дергается веко, рот становится вялым и морщинистым, плечи обвисают, голова наклоняется вперед — обозначение протеста. В глазах — непреклонность.
— Прости, я не расслышал?
— Я хочу уехать в Америку, — повторяет она.
Пим глубоко вздыхает. Качает головой.
— Ты видишь восхитительный город, но, поверь, этот город так велик, что проглатывает человека целиком, даже этого не заметив.
— Может, я как раз этого и хочу, Пим, — отвечает Анна. — Хочу, чтобы меня проглотили целиком.
— Но как ты это себе представляешь, Анна? — спрашивает отец, со всей очевидностью стараясь смягчить тон. — Ты молода. Тебе конечно же хочется повидать мир. Мы можем подумать о поездке туда. Скажем, в следующем году. Я же понимаю страсть к путешествиям, свойственную юности.
— Нет, Пим, ты меня не понял. Я не хочу повидать Нью-Йорк. Я хочу в нем жить. Я хочу туда эмигрировать.
Пим кивает головой, глядя на свои туфли.
— Анна! — Его тон становится строже. — Извини, — и еще жестче: — Это абсолютно нереально. Ни под каким видом и никоим образом.
— Нереально? У меня хороший английский. Я слушаю, как говорят канадские солдаты, и почти все понимаю. Почему же нереально?
— Как ты это себе представляешь? Ты немного говоришь по-английски. И думаешь, этого достаточно? Ты воображаешь, что человек просто упаковывает чемодан и садится на корабль? Покажи мне свой паспорт, Анна! Где ты его прячешь?
— Паспорт — не главное в жизни, Пим, — говорит она.
— И это говорит завзятый путешественник! Эмиграция — невероятно сложная процедура. Донельзя запутанная и очень дорогая. Как с этим быть? Откуда взять деньги на такое рискованное предприятие? Ты, верно, думаешь, дочка, что я фокусник и могу вынуть их из шляпы? А если даже удастся уладить юридические формальности, как добыть деньги для переезда? Ты представляешь, сколько это стоит? Нет! А деньги на проживание возьмутся из воздуха?
— Люди работают, Пим, — отвечает она. — Люди находят работу.
— Только не семнадцатилетние девочки. И тут возникает еще проблема. Кто будет тебя опекать? Кто будет тебя защищать? Некому. Мой ответ на твою блажь — нет! И поставим на этом точку.
— Я согласна, трудности огромные. Раз ты так говоришь, я не буду с этим спорить. Но не ты ли учил меня, что трудности существуют для того, чтобы их преодолевать.
— Я больше не намерен это обсуждать.
— Но почему? Там живут мамины братья, — не отступает Анна. — И у тебя до сих пор живет в Нью-Йорке друг, господин Штраус.
— С ними все сложнее, чем ты думаешь.
— Ты так на все отвечаешь.
— Это потому, что наш мир не так прост, — парирует Пим. — Твои дяди переехали в Америку пятнадцать лет назад, задолго до войны. И они просили там убежища. Гестапо к тому времени уже один раз арестовывало твоего дядю Вальтера, и если бы они не уехали, то очень скоро оказались бы в концлагере. Так что они действовали совершенно в других обстоятельствах.
— Да кому какое дело, как они туда попали? Главное — сейчас они там! И могут нам помочь.
— Повторяю: не так просто. Твой дяди Юлиус нездоров. И еще скажу тебе по секрету: они едва перебивается с хлеба на воду. Они работают, Господи прости, на фабрике тары. Лишний рот им не прокормить.