Адрес она нашла в газете. Это массивный кирпичный купеческий особняк на углу Музейной площади. Во время оккупации там размещалось амстердамское управление рейхскомиссариата, которое возглавлял плюгавый немецкий князек Бёмкер, печально известный тем, что отделил Еврейский квартал от остального города. Подвластной ему территорией к концу войны оставался лишь укрепленный запретный район, но даже если земляные насыпи над бункерами там еще оставались, то флаги со свастикой давно исчезли, траншеи были засыпаны, колючая проволока снята. Анна ожидает увидеть при входе в дом или хотя бы внутри какую-нибудь охрану. Хотя бы одного солдата с винтовкой. Но — нет. По помещению туда-сюда снуют люди, а за тщательно отполированным столом с флажком — красно-белые полосы со звездочками на синем фоне — сидит сухопарая дама средних лет.
— Доброе утро, — говорит Анна по-английски. — Меня зовут Анна Франк, и я хочу эмигрировать в Америку.
25. Жалость
Кажется, есть какая-то поговорка о том, что любовь рождается из жалости или же что любовь и жалость идут рука об руку?
Камин в вестибюле консульства грандиозен. Внушительного вида деревянная каминная полка опирается на каменные колонны, декорированные расписными розетками и дельфтской плиткой с изображениями ветряных мельниц, каналов, лодок и прочего. Вестибюль просторен, как бальный зал, богато обставлен по старой купеческой моде и украшен тяжелыми деревянными панелями из Ост-Индии. Но в данный момент этот роскошный интерьер заполнен толпой бедно одетых голландцев, явившихся сюда несомненно с той же целью, что и мадемуазель Анна Франк. Она записала свое имя, адрес, номер телефона дома на Херенграхт у дамы за столом, прежде чем ее препроводили сюда. Свободных стульев нет, и она устраивается на полу рядом с камином. Зал основательно пропах послевоенным ароматом нормированного мыла и дешевого табака. Проходит час за часом. В какой-то момент Анна отключается, задремав, и просыпается в испарине, с удивлением услышав свое имя. Вскочив на ноги, она видит перед собой седовласого господина в очках. Господин говорит по-голландски с легким акцентом и представляется как вице-консул Айлсворт. Вид у него утомленный.
— А вы, значит, мисс Франк, — говорит он, протягивая ей руку.
Анна пожимает ее вспотевшей ладонью.
— Я говорю по-английски, — спешит заметить она.
— В самом деле? Это очень приятно, — продолжает он по-голландски. — Пожалуйста, сюда!
Комната, в которую она вошла следом за вице-консулом, намного меньше, но и тут деревянные панели и обои подобраны с большим вкусом. Впрочем, атмосфера здесь скорее говорит о принадлежности кабинета перегруженному делами служащему. Там-сям переполненные пепельницы. Расположенный у открытого окна вентилятор колеблет бумаги, уложенные в стопки на столе.
— Итак, — начинает он. — Вы пришли сюда, насколько я понимаю, потому что хотите эмигрировать в Соединенные Штаты?
— Да, — подтверждает Анне.
— И у вас есть действующий на сегодняшний день нидерландский паспорт?
Она сглатывает от волнения.
— Нет.
— Или у вас есть действующий паспорт другой страны?
— Нет. Мои документы… — говорит Анна, — утеряны.
— М-да… обычная история…
Он считает, что ты лжешь, — шепчет Марго ей на ухо. Она сидит в лагерной одежде на стуле рядом.
— Это правда, — убеждает чиновника Анну. — Это на самом деле правда. Вот всё, что у меня есть.
Она протягивает пропуск, выданный ей в лагере для перемещенных лиц. Там ее фотография и отпечаток большого пальца.
Он кидает на пропуск взгляд, но даже не пытается взять его в руки. Анна съеживается на стуле. Вице-консул хмурится и переводит на нее взгляд.
— Сколько вам лет, мисс Франк? Если мне дозволено вас об этом спросить.
Анна сглатывает ком в горле.
— Семнадцать.
— Семнадцать. А ваши родители знают о вашем визите к нам?
— Моя мать умерла, — говорит она.
— Мои соболезнования. А отец?
— Он жив.
— Нет, я имею в виду, в курсе ли он вашего решения?
Говори правду! — советует ей Марго.
— Он знает о нем. Да.
— Тогда где же он?
Анна колеблется, выбирая между правдой и ложью.
— У него нет планов эмигрировать. Пока еще.
— Значит, вы здесь одна. Без него.