Она выбирает неудобную правду.
— Он не одобряет моего решения.
Вице-консул снимает очки с носа и теребит пальцами.
— Понимаете, мисс Франк, подача документов на эмиграцию — процесс ответственный. Хотя правила для этого ясные. Нужны сведения из полиции, справки, финансовая поддержка. Я уж не говорю о разных сборах, которые могут оказаться значительными.
Анна не сводит с него глаз.
Анна, что ты здесь делаешь? — неожиданно спрашивает сестра. — Извинись за потраченное на тебя время и иди домой!
Но увещевания Марго только подвигают Анну к дальнейшему. Она уже на пороге отчаяния. Ни бумаг из полиции, ни справок, ни финансовой поддержки, ни даже денег для сборов. У нее есть единственное свидетельство ее права взывать о помощи. Она закатывает рукав платья и яростно стирает пудру на номере.
— Посмотрите, пожалуйста! — требует она, выставляя на обозрение номер, который теперь хорошо виден: А-20563. — Вы должны знать, что это значит.
Морщины на лице вице-консула стали глубже. Но в остальном ее отчаяние не произвело на него видимого впечатления. Чиновник только покачал головой.
— Мисс Франк, — говорит он ей по-английски. — Мне нужно некоторое время. Пожалуйста, подождите снаружи!
Оказавшись вновь в переполненном вестибюле, Анна ждет. Настроение у нее хуже скверного. Безнадежность. Наискось от нее худая голландка пытается развеселить своих утомившихся от ничегонеделания малышей песенкой:
Анна закрывает глаза, но вновь открывает, услышав скрип открываемой входной двери. Ее охватывает злость и стыд. На пороге в мешковатом костюме и сдвинутой на бок фетровой шляпе стоит отец. Взгляд его безошибочно узнаваем, он снимает шляпу и устало говорит:
— Ну, дочка! Пойдем-ка домой.
Трамвай переполнен. Свободных мест нет, так что им приходится стоять все время пути. Оба молчат. Увидев Пима в консульстве, она не стала устраивать сцен. Да и какой был бы в этом смысл? Поэтому она собрала волю в кулак и ждала у двери, пока Пим говорил с вице-консулом. Молча смотрела, как обмениваются рукопожатиями мужчины, двое заговорщиков, договорившихся о ее поимке. На остановке Бульвар Рузвельта трамвай со скрежетом останавливается. В толчее пассажиров она чувствует, как Пим берет ее за руку. Наверное, из отцовских чувств. Или боится, что она может сбежать? Какая разница. Пим думает, что посадил ее в клетку. Но на самом деле Анна Франк уже вырвалась из нее на волю.
Когда они вернулись домой, Пим задерживается там ровно столько, сколько нужно, чтобы выпить стакан воды, а свою дочь Анну поручает заботам Дассы.
Анна по-прежнему молчит. Бросает свою сумку, падает в кресло, осматривается. Дасса стоит на пороге кухни, вытирает руки о фартук, оценивает ситуацию острым лисьим взглядом.
— Я должен вернуться в контору, — объявляет Пим, — могу вернуться довольно поздно. Пожалуйста, не ждите меня к ужину, — говорит он новоявленной госпоже Франк и машинально клюет ее в щеку.
Когда Пим уходит, Дасса поворачивается к Анне.
— Что ж ты не раздеваешься? Поможешь мне чистить картошку?
Анна прожигает ее взглядом. Потом рывком встает.
Анна трет картошку щеткой и чувствует себя так, словно вернулась в прошлое. Вот она стоит возле мамы, моет картошку на ужин и слушает, как мама вспоминает: тем же самым занималась она со своей мамой, когда была молода. Вспоминает и улыбается своим воспоминаниям. Все повторяется.
По щеке Анны скатывается слеза. Дасса ее не замечает. А когда начинает срезать кожуру, говорит:
— Он тебя любит. По-настоящему любит. И боится. Боится потерять тебя снова.
Анна поднимает на нее взгляд:
— Я не вещь, чтобы держать меня при себе.
26. Четвертое августа
Я показывал Петеру его ошибки в диктанте, когда кто-то побежал вверх по лестнице. Ступеньки скрипели, и я вскочил на ноги: было утро, когда следовало соблюдать тишину. Но тут дверь рывком отворилась, и я увидел человека, который направил мне в грудь пистолет.
И вот этот день настал. День с зачеркнутой в календаре датой. Она курит на чердаке и по-прежнему чувствует себя запертой в Убежище. Сигарета канадская, «Крейвен А». Дым слишком мягкий, это раздражает. Ей не хватает горечи. Эта нежность в горле ощущается чуть ли не как грех.