Тишина. Анна прижимает к груди свой дневник и чувствует, как по ее щеке сползает слеза, но она ее не стряхивает.
— Что ж, Пим, — говорит она, — теперь самое время поведать тебе мою историю. — Она глубоко вздыхает. — Историю девочки, которая когда-то верила, что Бог желает людям только счастья, и была убеждена, что, если человек смел и честен, он может преодолеть любые трудности. Девочки, которая, вопреки всем свидетельствам против, верила в доброту человеческой души.
— Да, — говорит Пим. — И я знаю эту девочку.
Но Анна лишь качает головой.
— Она мертва, Пим. Эта девочка. Она не выжила.
— Но как это может быть? Как это может быть? Я смотрю на тебя и вижу твою твердость. Твою решимость. Ты была так измучена, так несправедливо обижена. Я знаю, ты думаешь, что я не захотел видеть то, что с тобой произошло? И обманывал самого себя, прячась от реальности? Но я не настолько глуп, чтобы воображать, будто ты сможешь остаться такой же девочкой, какой была в детстве. Девочкой, которая звала меня послушать, как она молится. Хотя иногда я пытался убедить себя, что ты осталась прежней. И если ты веришь, что я пытался заточить тебя в твоем ушедшем детстве, чтобы мне не пришлось признавать собственного поражения, что ж, я не буду тебя разубеждать: так оно и было. Но это не вся правда, — продолжает Пим, комкая платок. — Я — человек, который должен чувствовать свою полезность. Я знаю, как и чем движется этот мир. И вот я обескуражен собственной дочерью. Я отчаянно хочу ей помочь. Быть ей полезным. Но не знаю как.
— Если ты не знаешь как, Пим, — говорит Анна, обратив на отца тяжелый взгляд, — тогда, возможно, лучше спросить ее.
Пим глубоко вздыхает.
— Что ж, возможно, я так и сделаю. — Глаза Пима сужаются. От боли? Или от ответа на вопрос, который он еще не задал. — Как, Анна? Как я могу помочь своей дочери?
— Ты можешь отпустить ее, Пим, — отвечает ему дочь. — Всего только. Отпусти ее!
Ясный день. Тяжелый запах деревьев висит в воздухе. Наверху в Убежище Анна смотрит на улицу из окна, поглаживая Муши, свернувшегося клубком у нее на коленях.
Завтра Йом-Кипур, — напоминает Марго. Она стоит на коленях рядом с Анной в своих завшивленных тряпках.
— Да, — отвечает Анна, слушая мурлыкание кота.
Ты пойдешь в синагогу?
— Думаешь, я должна?
Отвечай сама на этот вопрос.
— Думаешь, я должна поститься?
Это не мне решать.
— Что такое голод, я знаю, — замечает Анна. — Тебе не кажется, что я уже достаточно напостилась, так что хватит до конца жизни?
Тебе стоит поступить так, как ты сама считаешь правильным.
— С каких это пор?
Так должно быть всегда.
— Ты считаешь, что я должна простить и попросить прощения?
Молчание. Анна поворачив. тся к сестре, но ее уже нет. Снизу доносится скрип половиц, Пим взбирается по лестнице на чердак. Анна смотрит на него, обнимая кота. Пим одет в плащ, шляпа сдвинута набок. Он окидывает взглядом обшарпанную комнату.
— Здесь такой сквозняк, дочка, — говорит он. — Тебе не холодно?
Вместо ответа Анна говорит:
— Ты куда-то уходил. Дасса не сказала куда.
— Я улаживал кое-какие дела. Могу сказать, что правительство отказалось от претензий к моим деловым операциям. Я получил по этому поводу официальное письмо.
Анна поднимает голову, но ничего не говорит. Пим удивлен.
— Ты ничего не хочешь сказать? Я ожидал от тебя более сильной реакции. Все ограничения с нашего бизнеса, с нас сняты. И можно не опасаться депортации. Я думал, что тебя это обрадует.