После школы Анна открывает спрятанную за книжным шкафом дверь и проскальзывает в их прежнее Убежище. Закрывая за собой дверь, она чувствует, что отгораживается от мира. От повседневности. Садится на пол чердака, держа на коленях Муши. Они заключили сделку. Месье Муши ле Кот и Анна. Свою часть уговора она выполнила рыбной шкуркой и кусочками консервированного тунца, а он превратился в урчащий меховой шар, который можно гладить.
Она шумно дышит. Некогда это было ее Убежищем, а теперь его пустота окутывает ее, точно облако пыли, плавающей в лучах солнца, проникшего через оконное стекло. На ветвях старого конского каштана трепещет листва. Она «организовала» пачку сигарет с отцовского стола и теперь прикуривает одну из них. Сладкий дымок сигарет «Капрал» из пайка канадцев, освободителей города. Качественное североамериканское изделие. Довоенные Нидерланды славились прекрасным табаком, который везли из колоний, теперь же крепчайший темно-коричневый табак из Ост-Индии сменился слабенькими, быстро тлеющими подделками, так что от настоящего табака у нее закружилась голова. На карточках, вложенных в канадские сигаретные пачки, изображались члены британской королевской фамилии. Король, королева и принцессы. Когда-то она прикрепляла их на стены, теперь же они отправляются в мусорную корзину. Вдыхая дым, она успокаивается. Они снова зависят от Мип и ее связей в районе Йордан, где она покупает все необходимое: сушеную рыбу, канадские сигареты, картошку, консервы и овсянку, сливы и фасоль, солодовый кофе и сахарин — а порой даже хрящеватый бифштекс у сговорчивого мясника.
Анна выдыхает струю дыма и смотрит, как он повисает в воздухе пустой комнаты: полупрозрачное привидение.
Петер.
Старше Анны, но младше Марго. Высокий, крепкий, широколицый, с копной курчавых волос, которые не всегда поддавались гребню. Она вспоминает его тело близко-близко рядом с собой на диване, в уединении чердака. Он был очень мужественным. Такой тяжелой казалась его крепкая рука, небрежно обнимающая ее плечи. В свое время она по-девичьи надумала себе глубину его ума. Снаружи это был хулиганистый мальчишка из Оснабрюка, который дрался лучше, чем говорил. Часто скучавший и ленившийся, любитель смешных оправданий и абсолютный ипохондрик, то и дело придумывавший воображаемые болезни. Глянь на мой язык, правда, он странного цвета? Но в то же самое время у него был милый, любопытный взгляд: он часто смотрел на Анну с бесхитростной тоской. И добрый: может, и так, а может, это все Аннино желание. Размышлениям он предпочитал тяжелую работу, так что глубокие мысли Анна сама поместила в его голову. А молчаливость приняла за задумчивость. На самом-то деле молчал он потому, что ему мало что было сказать. С ней ему было легко. Она слушала, как он что-то вещает с авторитетным видом, как это делают мальчишки, или с жаром рассказывает, как бранит его отец. И когда у него заканчивались слова, она считала его пульс, положив голову ему на грудь, здесь же на сумрачном чердаке.
Теперь с ней его кот, а сам Петер ван Пеле давно за пределами ее прикосновений.
Он знал, что ты все еще его любила, я уверена, — слышит она голос Марго.
— Правда? — Анна качает головой. Не смотрит на сестру и крепко обнимает кота. — А вот я не уверена. — Коту вдруг становится неуютно в ее руках, и он вырывается. Она не удерживает его и отпускает. — Да и я не всегда была с ним добра, — признается она, вдыхая дым тлеющей сигареты, которую берет из красной бакелитовой пепельницы.
Ты переросла его, — замечает Марго, и Анна не может не согласиться.
— Всегда беспокоилась, не причиняет ли это тебе боль.
Мне? — Марго садится на корточки, на ней цветастое платье и связанный мамой кашемировый свитер. — Мне-то почему?
— Ты знаешь почему.
Анна. — Теперь черед Марго качать головой. Она говорит успокаивающим тоном — насколько может успокоить мертвец. — Петер меня в этом смысле не интересовал. Я тебе уже говорила.
— Я тебе не верю.
Ну, сначала я была слегка разочарована, увидев, в каком направлении движутся его мысли. Но, право, такие, как он, мне не нужны. Да и тебе тоже. Разница в том, что я это поняла сразу, тогда как ты, — говорит она, — была ужасно романтична.
— И одинока, — добавляет Анна.
Тебе не обязательно было чувствовать себя одинокой. Там была я. Пим. Мама. Если ты чувствовала одиночество, это был твой выбор.
— Нет. Ты не понимаешь.
Правда?
— Я не такая, как ты, Марго. Не такая, как мама и даже как Пим. Я хочу от жизни большего.