— Это всего лишь сигарета, — упирается Анна. — Я никогда не пробовала.
Лишь на миг она ловит любопытство и насмешку в его глазах, принимая окурок из его пальцев. Сует, слегка влажный от слюны, себе в рот и залихватски, по собственному убеждению, затягивается. Но тут же закашливается: в горле защипало от едкого дыма. Да, Греты Гарбо из нее не выйдет. Лицо покраснело, из глаз текут слезы. Она бездумно бросает окурок, Лис хватает ее за руку и тащит прочь.
— Анна… — сочувственно и в то же время укоризненно говорит она.
— Только маме своей не говори, — выдавливает из себя Анна, а парни хохочут им вслед.
— Что? Моей маме? — удивляется Лис.
— Пожалуйста, не говори, — умоляет Анна, вытирая слезы, — она будет думать, что я помешана на мальчиках. Она уже думает, что я всезнайка.
— Вовсе она так не думает! — По тону Лис непонятно, кого она хочет защитить: мать или Анну.
— Думает! — настаивает Анна. — Ты сама слышала: Богу известно все, а Анне — все остальное.
— Это была шутка!
— Нет. Это правда. Я и есть всезнайка.
— Хорошо, — соглашается Ханнели. — И помешана на мальчиках. Но мы все равно тебя любим.
И тут Анна смеется. Втягивает в себя слезы и обнимает Лис за плечи. Милая Лис! Но тут же произносит:
— О нет!
— Что — нет?
— Доброе утро, госпожа Липшиц, — нараспев произносит Анна с должной вежливостью при появлении почтенной дамы среднеевропейской наружности со звездой на пальто.
— Доброе утро, деточка, — неодобрительно откликается означенная госпожа, проходя мимо: на плече висит хозяйственная сумка, на лице застыло сердитое выражение.
— Вот теперь у меня точно неприятности, — предсказывает Анна с ужасом в голосе, когда они отходят на безопасное расстояние.
— Это еще кто?
— Госпожа Липшиц. Я зову ее Старая Проныра. Вечно ищет, к чему бы во мне придраться. Если она видела, что я пытаюсь курить, сразу же пойдет к маме. — Анна фыркает. — Ладно, теперь-то что. Я хочу соленый огурец!
Она увидела на противоположной стороне улицы торговца с тележкой. «Самые вкусные огурчики в городе!» — кричит он прохожим. Девочки смеются, отправив в рот по половинке крошечного огурчика: на вкус он орехово-сладкий с привкусом мускатной приправы. На Зёйдерамстеллаан Анна и Лис расстаются: на прощание Анне внезапно хочет обнять подругу — просто так. Лис, кажется, не возражает.
Но, шагая по Делтастраат с сумкой книг через плечо, Анна чувствует, что прилив веселья покидает ее; взамен в сердце поселяется колючее, непрошеное и невесть откуда взявшееся одиночество. Она старается подбодрить себя, откусив еще кусочек хрусткого огурца, но на самом деле ей хочется лишь избавиться от табачного запаха, и она выбрасывает его в сточную канаву. Если ее застанут родители, притворится, что у нее болит живот — в это они легко поверят. Мама всегда сетует, что она «такая болезненная». С конституцией, из-за которой к ней липнет все, что может прилипнуть. Но и правда — болело так, будто какой-то крюк тащил ее в черную дыру. Может, из-за сигаретной затяжки. От горького дыма кружится голова и перехватывает дыхание. Она останавливается и обнимает фонарный столб. Этой Анны она не показывает никому. Анны, которой очень страшно. Беспомощной Анны на краю одиночества и пустоты. Для Анны, которая хочет стать знаменитой, это не пойдет. Ухватив себя за запястье, она считает пульс и пытается унять волнение. Мама скажет: ты просто нервный ребенок, как многие девочки, и даст выпить валерьянки. Но Анна то знает: это куда больше, чем девичья нервная возбудимость. Когда это находит на нее в полную силу, ей кажется, что ее вот вот поглотит черный туман. Этот страх знаком ей с тех пор, когда она еще не умела осознать его. Страх, что за всеми ужимками и улыбками маленькой госпожи Всезнайки она — всего лишь пустое место. Что в ней нет ничего настоящего и ей остается лишь притворяться и воображать, но путного из нее не выйдет, потому что никто не полюбит ее и не узнает получше, и что ее сердце прах и в прах обратится.
Она придумала уловки на случай, когда приходит этот страх. Пытается заострять внимание на облаках в небе, представляя их гигантскими кораблями. Считает в обратном порядке от ста до единицы. Или просто рыдает от души. Ей ничего не стоит сделать так и сейчас, но плакать на людях не хочется; вместо этого она наблюдает за тем, как ползет вверх по столбу паучок-сенокосец. И прядет шелковую нить господин Длинноножка. Выше и выше по серебристой паутинке. Анна глубоко вздыхает и медленно выдыхает. Сглатывает — и страх медленно уходит.
Пульс постепенно выравнивается. Вытирая липкую испарину со лба, она перебрасывает через плечо сумку с книгами. И вот она снова идет, легкая, как те облака. Пустота надежно заперта внутри.