Она начала делать это пространство своим, и ему это нравилось. Несколько недель они оставались здесь.
Недели, почти два месяца с той ночи, когда он вошел в нее, ощущая сладость ее криков на своем языке и видя вспышки искр, он стал зависим. Ее звуки тоже имели разные вкусы сладости — и ничто не было более восхитительным, чем каждый раз, когда он уносил ее к звездам и обратно.
— Как ты думаешь, ты сможешь вернуться в город? — спросил он, проверяя ее, ожидая ее реакции. Она напряглась, повернувшись к нему спиной, ее руки замерли на дверце холодильника.
— А я должна?
Ее голос дрожал. Сладкий, но в то же время кисловатый. Ему не нравилось, когда она говорила с болью или страхом.
— Иди сюда.
Не колеблясь, она повернулась и подошла к нему, сев к нему на колени.
Он был доволен. Два месяца она училась доверять ему, училась отпускать, и получала от этого только удовольствие. Он сделал миссией своей жизни заменить ее ужасы счастьем, демонов ее прошлого — дьяволом в ее настоящем. Он хотел, чтобы она оставалась счастливой.
Когда она была счастлива, его мир был другим. Ее глаза сверкали, волосы блестели, голос был слаще на вкус, звуки, которые она издавала, били его в грудь. Он был зависим от нее не только сейчас; он был зависим от нее, когда она была счастлива, а ее смех стал новым звуком, пополнившим список его навязчивых идей.
Это был такой странный звук, не очень знакомый ему, и он не думал, что он будет исходить от нее, но как только он появился, он захотел большего. Ее вздохи, ее тихие стоны, ее сокрушительные крики — он хотел их все. Как она произносила его имя, как проверяла его границы, как смотрела на него — он был помешан на этих мелочах.
Он смотрел вниз на ее лицо, ее прекрасное лицо, светящееся здоровьем и жизнью, ее волосы чуть длиннее и вновь обрели первоначальную волнистость пламени, ее ярко-зеленые глаза, такие выразительные, что он до сих пор удивлялся, как один человек может вместить в себя столько эмоций. Они были идеальны, она и он — ее душа полна эмоций и света, а его — пустоты и тьмы. И каким-то образом, даже с его пустотой и темнотой, она не утратила своей врожденной способности проявлять эмоции, сиять, согревать.
Она ощущалась как огонь, в котором он нуждался посреди зимы на улицах, когда он замерзал и не было ничего, что могло бы его согреть. Именно такой была его жизнь, бесконечная зима без тепла, и каким-то образом он принял этот мороз в себя. А она, в ту ночь, когда он собирался принести смерть, вместо этого принесла в его руки жизнь, доверив ему самое дорогое, что у нее было.
Никто и никогда не доверял ему ничего ценного, и это чувство стало пьянящим. Доверие было силой, силой, способной сделать или сломать человека. И в этот момент, никогда прежде не испытывавший такой эмоциональной силы, он был ошеломлен.
Ему нравилось ее доверие, он хотел ее доверия. Он хотел сломать ее и восстановить, и он хотел, чтобы ее доверие позволило ему сделать все это.
Она не знала этого, но она была его целью в течение шести лет, все его планы, все его действия, все было сосредоточено вокруг нее. Она была солнцем в бесконечной темной бездне вселенной, огненным шаром, настолько ярким, что заставляла все вращаться вокруг себя, даже не пытаясь, а все, что не вращалось, было потеряно, чтобы улететь и умереть. А он? Он был той бесконечной, темной бездной, в которой они умирали, той, что окружала ее, той, что позволяла ей пылать.
Он смотрел, как она слегка извивается у него на коленях, посылая кровь прилив к его члену. Он тоже пристрастился к ее киске. Трахать ее в первый раз было все равно, что трахать в первый раз. Он не ожидал, что ощущения от ее тугой киски, обхватывающей его, настолько обострятся, когда он сделал пирсинг.
Даже сейчас ему потребовалось мгновение, чтобы полностью войти в нее, а ведь он последовательно брал ее уже несколько недель.
— Остановись
Он держал ее бедро неподвижно, зная, что она пытается отвлечь его. Она не остановилась.
Не говоря ни слова, он встал и толкнул ее на прилавок, громко шлепнув по заднице. Еще одна вещь, которую он узнал о ней? Она любила, когда ее шлепали.
В первый раз он отшлепал ее просто так, когда проходил мимо нее в кладовке. Он не думал об этом, но ее задница хорошо смотрелась в джинсах, и он просто импульсивно сделал это. Она вскрикнула и обернулась, и выражение ее лица сказало все. И он сделал это снова.
Она прикусила свою пышную нижнюю губу, ее глаза были голодными. И вот, прямо там, в кладовке, он перевернул ее на колено и шлепал ее, пока она не стала извиваться, плакать и умолять его взять ее, и он взял ее, прямо перед зеркалом, держа ее за руки, ее ноги на его предплечьях, закрывая ее, заставляя ее видеть, какой маленькой она выглядела с его огромным, пронзенным членом, вбитым в нее. В тот раз она кончила так много раз, что в конце концов потеряла сознание.