— Что ты творишь здесь и сейчас? Ты посвятишь меня иль нет? — Женя ближе подошла к мальчику и погладила его по красной кастрюле, что была на нем вместо головного убора. Он приподнял голову и заговорил:
— Я время останавливать горазд. Взгляни на них: они как свет… — он указал вновь рукой на своих прихожан.
— С чего же свет ты вспоминаешь? — спросила Женя, пытаясь сквозь маски из тюля разглядеть хотя бы одно лицо.
— С того, что он не убиваем… — Ответил мальчик. И в самом деле: Женя огляделось вокруг и все ей здесь показалось незыблемым и вечным. Люди, сидевшие поодаль, существовали в пределах времени, которое мальчик умел останавливать и, наверное, поворачивать вспять. Однако сам Початок и Женя были неподвластны времени, поэтому могли сейчас разговаривать, глядя на остановленный мир.
— Понятно мне, Святой Початок, что ты не Бог, но ты пророк, чего же хочешь ты сейчас? Кого спасти? Быть может, нас? — Женя подошла к одному из замерших людей в черных балахонах и приподняла кусок тюля. Как только она это сделала — в лицо ей дунул сильный ветер, не пойми, откуда взявшийся, а под куском тюля оказалась вареная кукуруза. После этого одежда упала, словно под ней никогда ничего не было. С темной тканью балахона контрастировала лежащая на нем желтая кукуруза.
— Вот видишь, дочь моя Евгения, душа его нашла спасенье. Он, в черном платье облаченный и суицидом омертвленный, покинул мир этот порочный, а те, кто в черном, будут, впрочем, творить, творить и созидать, поэтому ты можешь стать… — Женя не дала досказать фразу, которую начал Святой Початок.
— Прости пророк, но я не с вами, и вообще мне нужно идти… — произнесла Женя, перебивая мальчика. Он в этот момент нахмурился, и Женя вновь почувствовала головную боль, но гораздо более сильную. Такую боль, что было трудно устоять на ногах.
Мальчик встал над ней и мысленно ей передал:
«Их вер тон. Идухо»
«Мой выход там. Я ухожу», — повторила про себя Женя, и в эту самую секунду хор запел, пронзив уши девушки мучительной болью, сопутствующей любому перемещению во времени, пускай даже на несколько минут, в которых она задержалась. Женя заметила, что прямо над ней на стене красовалась нарисованная пятигранная звезда, взятая в круг, в центре которого был помещен портрет Никиты Сергеевича Хрущева в молодости, с венком из черных листьев на голове.
«Амн нежн стрехт. Одхи и инриси АМН иго».
Один из людей, облаченных в черное, встал и пошел к двери, ведущей, скорее всего, к какому-то из выходов. Видимо, он пошел за крестом, о котором ему поведал только что Святой Початок. Из перехваченного Женей предложения, все так и было. Она перевернулась на живот и, оставляя кровавые следы на белом покрытии пола, поползла к двери, которая находилась прямо напротив нее. По соседству же находилась дверь — через нее вышел человек, которому Святой Початок приказал похитить крест.
Минуя стройные ряды сектантов, Женя все-таки доползла к нужной двери и, дернув за ручку, с силой попыталась вырваться из этого странного намоленного ада. Дверь поддалась и сразу же пропала за ее спиной. Женя оказалась теперь в полной темноте, земля под ногами словно сдвинулась на 90 градусов.
Она появилась ниоткуда во дворе одного из микрорайонов на окраине Минска. Вывалившись из электрощитовой и чудом оставшись в живых, она лежала с перебитыми ногами и окровавленным лицом. Велосипедист, мужчина лет сорока, свидетель этого происшествия, упал со своего транспорта — то ли в знак солидарности, то ли от неожиданности. Поднявшись, одной рукой он держался за ушибленный лоб, а второй рукой вызывал по мобильному телефону «скорую помощь», которая была очень необходима Жене, пережившей сильнейшее духовное и физическое потрясение.
Когда она воспаленными глазами смотрела на минское небо, рот ее беспрестанно повторял: «Ему тысячи лет, и он из другого мира, и „фих нест 1000 бер кукуруза“». Уже в машине скорой помощи, несущейся с мигалками и воем, она потеряла сознание и погрузилась в мир своих странных видений, за которыми неотступно следовал лик Святого Початка — озлобленный и озадаченный.
5
Электропоезд ехал по неведомому тоннелю, вселяющему ощущение бессилия и бесконечности одновременно. Сергей после томного сна, длившегося несколько часов или, может, минут, открыл глаза. В его голове вертелась навязчивая мысль о том, что пора взглянуть на происходившее с другой стороны. Он посмотрел в окно: сквозь тонированное до черноты стекло он не видел почти ничего, что могло бы напоминать стены, кабели и редкие фонари, которые чаще всего сопутствовали идущему по тоннелю поезду. Ничего этого не было — только страшная черная пустота. Будто сам поезд был единственным материальным объектом во всей этой невесомой цепочке событий.