Михалыч призадумался и решил, что нужно во что бы то ни стало найти тех людей, которые не поддались гипнозу, собрать их вместе и… И что потом? Надо же что-то делать! Нельзя позволить обезумевшему генералу превратить Орешково в сумасшедший дом!
Помявшись немного, Михалыч понял, что сейчас в голову ему точно ничего путного не придёт, потому что все мысли направлены на поиск жены с дочерью. Надо идти к погребу.
К сожалению, в погребе тоже никого не оказалось.
Ну, и куда они могли деться? Неужели и они поддались влиянию генерала?
Опёршись спиной о стенку сарая, Михалыч тяжело вздохнул.
– Надо что-то делать… - еле слышно проговорил он.
И тут внезапно откуда-то донёсся хрипловатый голос:
– Да, надо.
Михалыч даже подпрыгнул на месте.
– Спакуха, спакуха, Михалыч! Это я! Я!
– Кто «я»?! Ты где?!
– Я тута.
Обладатель очень знакомого голоса раздавался сверху. Участковый поднял голову и увидел тёмный силуэт, что спускался с чердака по железной лестнице.
– Это я, Михалыч, - говорил мужик. – Федя.
– Федя, ёж твою мать! Я чуть не усрался с испугу! Что ты делаешь в моём чердаке?!
– Я тута прятался.
Федя спрыгнул с последней ступеньки и встал напротив участкового.
– Так ты же… - начал Михалыч, – ты же должен быть…
– Да. Я знаю. Ты думаешь, я убежал? Ну да, я убежал. А знаешь, как я убежал?
– Нет.
– Ты что, не в курсах? Ну так, я тебе расскажу! Мусарки больше нет! – затараторил Федя. – Она взорвалась к херам! Там теперь ничего нет! Одна дырка в земле!
– Стоп! Помолчи! Давай всё по порядку.
– Хорошо.
И Федя рассказал о своих злоключениях и вынужденном побеге.
– … поэтому, я не виноват, - заключил Федя. – Если бы я не убежал, то меня бы уже не было.
Участковый не верил своим ушам. Он заставил Фёдора ещё раз пересказать всё, что было. Тот повторил.
Михалыч призадумался; сложно было во всё это поверить, но, вспомнив про свои раскалённые руки, участковый слегка кивнул, словно подтверждая Федин рассказ.
– Ну, и чё будем делать, а Михалыч?
– Не знаю… - рассеянно ответил участковый.
– Как это «не знаю»? А кто должен знать? Ты же хранитель порядка, ёж твою дивизию! А твоих ментов, как я понял, никого уже не осталось. Так что, решать тебе. Больше некому!
– Замолчи, не тараторь! Как баба, ей-богу!
– А что? Закроешь? – Федя злорадно рассмеялся. – А закрывать-то больше некуда! Нету мусарки больше!
– А ты и рад, да?
– Ну! А как ты думаешь! Короче, давай чё-то думать, Михалыч. Там урки хай подняли, разнесли все магазины, у них теперь оружие есть. Кипиш будет немеряный, Михалыч. Поубивают нас ко всем чертям собачим.
– А ты чего переживаешь? Это же твои кореша!
– Та какие они мне кореша! Ты видел, чё они творят? Только скажи что-то против, расстреляют нахер или на перо посадят! У них теперь крыша, что надо!
– Ты про генерала?
– А про кого! Про него, гада! За ним вон все пошли, ты же видишь.
– Вижу. И это меня сильно беспокоит.
– Поэтому надо дать генералику звездюлину хорошую, иначе его урки нас всех уроют.
– А что мы можем сделать? У него целая армия. А у нас? Ты да я?
– Не ну, давай думать, а чё! Ты же участковый, не я.
– Участковый, блин… – протянул Михалыч и задумался, присев на лавочку, что стояла у сарая.
Рядом сел Федя, попросил сигарету, и они минут пять коптили небо, прежде чем Михалыч распрямился и сказал, бросив окурок под лавку:
– Так, Федя. Во-первых, хорош плевать у меня во дворе. Второе… Если ты говоришь, что та девочка устроила огненный ад, то у нас, по-моему, есть ещё шанс. Надо найти ту девочку. Знаешь кто она?
– Та хер её знает… По-моему, там Олька Пантюхова была. Ну, вдова… не знаю, как еёного мужика звали. И как девку еёную звать тоже не знаю.