«Хорошо, что не закурил…» - подумал Михалыч и отошёл немного в сторону. Было слишком тяжело смотреть на это месиво. Да, прав был Лёха – это через чур страшно.
Михалыч отвёл взгляд. Но судьба явно решила немного потешиться и злорадно посмеяться над участковым: стоило ему отвернуться, как взгляд его тут же упал на оторванную голову.
– Игорич… Жека… Твою же…
Михалыч узнал следователя; это была его голова. Евгений Игоревич жил напротив участкового, они дружили с детства. В юности они вместе ходили на рыбалку, гуляли, встречались с девками, прятались в старом детском садике по ночам, когда Игорёхе удавалось стибрить у отца парочку сигареток.
– Твою мать!!! – закричал Михалыч, не в силах сдерживать этот порыв.
Он упал на колени и склонил голову. Горло сдавило тисками. Голова раскалывалась, словно от невероятного напряжения. Глаза налились чем-то для него неестественным, тяжёлым, отвратительным. Нижняя губа задрожала, словно от жуткого холода.
Но это был не холод.
Наоборот, Михалыч в данный момент почувствовал, что его словно бы окатил горячий душ. Лицо пылало, в груди нарастало пламя, словно кто-то поджёг невидимый факел внутри тела, и этот жар вырывается теперь наружу.
Михалыч сидел в траве, поджав ноги под себя, и упирался руками в землю. Глаза его были закрыты. Сейчас для него было неважным то, что нужно осмотреть место происшествия, что нужно хоть что-то зафиксировать, что эти данные, полученные по горячим следам, впоследствии могут помочь следствию…
Не важно! Всё не важно…
Он вдруг вспомнил, как они с Жекой залезли в колхозный сад… Им тогда было по десять лет. Жека всё повторял, что там, в саду самые вкусные яблоки. «Пошли! Пошли! Серёга, ты что-о?..» Маленький Серёжа тогда не понимал, для чего лезть в колхозный сад, если во дворе у него растёт отличная яблоня, и не хуже, чем колхозная, даже лучше! А тот всё «пошли, да пошли»… Ну и пошли! Потом старый сторож… как же его звали-то… Иван Петрович, кажется… Да. Потом этот Иван Петрович так наподдал какой-то хворостиной, что задница всю неделю болела. Вот тебе и яблочки колхозные!
А на рыбалку как-то раз пошли! Им было тогда по пятнадцать. Пошли… Долго шли, часа два. Жека всю дорогу расхваливал тот дальний пруд, где, по его словам, водятся «такие огромные сазаны», что аж загляденье! «Хрен вытащишь!» Но когда пришли, выяснился один очень интересный факт: оказывается, они взяли всё, кроме удочек. Как же тогда кричал Серёга! Да и что кричать-то? Сам тоже виноват – не подумал, забыл! Ну, что? Зря столько шли, что ли? Пришлось просто провести день на берегу и поплавать всласть. А Серёжа всё смотрел на водную гладь, пытаясь увидеть большие круги от проплывающей рыбы; и один раз он даже увидел, как какая-то рыбёха подпрыгнула и показала своё блестящее брюхо! Издевается, гадина, подумалось тогда…
Михалыч всхлипнул и протёр лицо, отгоняя воспоминания. Вдруг стало как-то холодно, зябко; на лбу выступила испарина, а холодный ветерок облизывал лицо и пробирался под одежду.
Холодно. Мерзко. А особенно мерзко на душе.
Тяжело вздохнув, Михалыч поднялся на ноги. Взглянул на машину. Осмотрелся по сторонам. Ну, что тут скажешь? Авария и правда какая-то странная, неестественная; Лёха правду говорил: создавалось впечатление, что машину подняли повыше и размозжили об землю.
Это существо… Что это за существо такое? Откуда оно взялось?
Михалыч ни на минуту не сомневался в том, что это существо, о котором говорил Лёха, действительно есть. Это реальность, Лёха ничего не придумал.
И где же оно? Кто или что оно такое? И теперь уже можно было подумать о том, что во всём произошедшем в Орешково не виновато никакое правительство, это всё оно – существо, которое неизвестно как здесь появилось; хотя, оставался вариант, о котором говорил Федя: правительство запросто могло устроить какую-нибудь секретную лабораторию, где-нибудь неподалёку от посёлка, вывести там какую-то необычную гадость, а эта гадость теперь взяла и сбежала. Может такое быть? Конечно может. Михалыч не исключал этого варианта. Но какова на самом деле правда, оставалось только гадать.
Машинально Михалыч сунул в рот сигарету, вытащил зажигалку… но тут вспомнил о парах бензина. Слишком близко он стоял от машины с разорванным бензобаком; опасно.
– Осточертело это курево, - проговорил Михалыч и брезгливо отбросил сигарету.
И как раз в этот момент ему показалось, что вдалеке что-то блеснуло. Он поднял взгляд, всматриваясь в просветы между стволами. И правда: где-то далеко что-то сверкало. Свечение было похоже на мощнейший прожектор, который располагался чуть выше воображаемого горизонта. Самого горизонта не было видно из-за деревьев, но Михалыч примерно представлял, на какой высоте он должен находиться. Свечение было чуть выше. И тут Михалыч вспомнил: где-то там, за брошенным хуторком, есть большой холм, его ещё старики называли горой. И правда, холм довольно крутой и высокий, похож на гору; треугольная гора камней, обросших травой и деревьями. Идти до него… ну, может, часа два. Стало быть, это сверкание не на небе, думал Михалыч, а на том холме.