– Л-ладно… Давайте я скажу. Потому что от этого Изи Моисеевича всё равно ничего не добьёшься.
– Я не Изя. И не Моисеевич. Прошу это запомнить, и впредь…
– Хорошо, Мойша, не буду больше называть тебя Беней.
Исерович уничижительно взглянул на Ваську. Тот, как ни в чём небывало, продолжал:
– Собственно, и рассказывать-то особо нечего. Шли, шли мы, значит, по лесу. Потом увидели этот дом. Ну и зашли. Всё.
– Ты что, издеваешься надо мной, а? – Михалыч снова начал терять терпение.
– Нет, ну что вы…
– Нет, давайте, всё-таки я скажу, - вмешался Исерович. – Этот вот, извините за выражение, Васька завёл меня чёрте куда в лес, потом мурыжил чёрте сколько, ходил невесть куда! Заблудился! Я замёрз! Я голоден! Я хотел спать и вообще, чего это он меня вытянул из моего дома, я до сих пор не представляю. Сидел бы сейчас я там, и горя не знал! Так нет же! Приспичило ему летать! Да и ещё меня на горб посадил! И оно мине надо, скажите пожалуйста? Нормальные люди сидят сейчас дома, сытые, сухие и отдохнувшие, а я, как ненормальный, мотаюсь невесть где с этим, извините за выражение, человеком!
– Исерович!
– Я.
– Ты мне не жалуйся, понял! Рассказывай толком: как вы здесь оказались, что…
– Так я ж и говорю! Только, если б вы меня не перебивали, так я б уже всё сказал. Так нет. Вы постоянно меня перебиваете и ещё потом хотите, чтобы я всё рассказал! И как тут расскажешь, если вы перебиваете и вообще слова сказать не даёте.
– Исерович!
– Так вот, я и говорю. Заблудились мы… Вернее, Васька заблудился. Я ведь тут не причём, я вообще в этот лес идти не хотел. Это всё он! Полетели, говорит, а то тебя там эти… генеральские шавки, говорит, схватят…
– Ну и схватили бы, если бы не я бы! – воскликнул Васька.
– Так я и говорю: чтобы меня не схватили, я срочно сказал Ваське, что пора улетать. Он вылетел, значит, в окно…
– Ах ты, падла! – возмутился Васька. – Это кто говорил вылетать? Ты что ли? Это я сказал, что пора…
– Отставить! – скомандовал Михалыч. – Говорит один. Второй молчит. Ясно вам?
Парни кивнули.
– Исерович.
– Я?
– Говори.
– Вот я же и говорю… Значит… Э-э… Летели мы, летели, потом Васька устал, и мы пошли пешком. А я ему говорил: не ходи, говорил, за этим мужиком! А он: нет, я пойду, мне интересно! Ну, мы и пошли. А потом этот вот мужик, нас таки заметил, и сказал, что он Рэмбо.
– Кто Рэмбо? – не понял Михалыч.
– Он Рэмбо.
– Та его Игорь зовут, дурак! – вмешался Васька. – А Рэмбо, это он так, ради сравнения!
– Нет, вы посмотрите на него, пожалуйста! Ему сказали молчать, а он тараторит и слова не даёт сказать!
– Исерович! – вновь прикрикнул Михалыч. – Мне нужна суть.
– Суть, как говориться, в туалете… - промычал Исерович, задумавшись. Михалыч, выпучил глаза, раскрыл рот, но Исерович его опередил: – Так вот, я и говорю! Встретили мы этого мужика…
– Игоря! – подсказал Васька.
– Вот его мы и встретили! А он потом пригласил нас к себе в дом.
– Сюда? – спросил Михалыч.
– Да.
– Что было потом?
– Ну-у… поели… и спать пошли.
– П… поели?.. – Михалыч не поверил своим ушам.
– Ну да.
– У него всё-таки есть еда? Где она?
– Вот, мама всегда мне говорила: Миша, говорила, разуй глаза, ты не видишь очевидного, и как ты собираешься вообще жить на этом белом свете, говорила она.
– И что это значит? – спросил Михалыч.
– Даю перевод, - сказал Лёха и выступил немного вперёд. – Это значит, что еда находится прямо у нас под носом, только мы её почему-то не можем увидеть.
– Ну, так я и говорю, - продолжил Исерович. – Имеющий уши, да не видит, имеющий глаза… то есть эти… Ну вы поняли.
– Где еда?! – выпалил Михалыч.
– Таки в погребе. – Миша удивлённо развёл руками.
– В погребе! – чуть ли не закричал Лёха. – Срочно в погреб за жрачкой!
– Отставить! – скомандовал Михалыч. – За жрачкой полезем потом. Вначале надо…
Но Михалыч не успел закончить фразы. В глубине дома вдруг послышался громкий топот, затем чей-то сдавленный крик, а потом – громкий звук разбивающегося стекла. В ту же секунду все услышали звонкий визг Маши.
– Чёрт! – закричал Михалыч. – Лёха, ты оставил его одного!..
Михалыч рванул по коридору, но когда он поравнялся со входом в зал, ему в лицо ударил раскалённый воздух. Михалыч отпрянул назад, взрезавшись спиной в стену. Раскалённая волна воздуха пронеслась и исчезла. Михалыч протёр глаза, почувствовав, как обгорели ресницы.
Маша перестала кричать. Где-то матерился Федя. Слышались успокаивающие причитания Ольги.
– Игорь! – взревел Михалыч и бросился в комнату.
За ним поспешил Лёха. Когда они ворвались в зал, их взорам предстала картина: Федя валялся на полу, обняв обеими руками голову, Ольга с дочерью прижались к стенке рядом с печкой, а около окна валялся наполовину разломанный стул, на котором недавно сидел Игорь.