— Что ж, здравствуйте, маленькая мисс Шарлиз, — сказал он с улыбкой.
Мне не понравилась его улыбка.
Я не знала, почему, но она не успокоила меня.
Его лицо было слишком бледным, а губы — слишком красными. Волна его темных волос напоминала мне рога. В его глазах тоже не было ничего хорошего. Они были золотистыми, того же цвета, что и обручальное кольцо моего отца. Но его глаза не сияли так, как должны сиять золотые вещи. Пока они смотрели на меня, мне стало холодно.
— Меня зовут Говард Блэкстоун, я из мэрии, — он постучал по узору на своем галстуке, и я узнала символ власти в виде красной звезды и пушки. — Я знаю, что я взрослый, а ты ребенок, но ты можешь звать меня Говард, если хочешь. В Граните мы не относимся к протоколу так серьезно. Думаю, тебе там понравится.
Говард отвернулся. Он опустил свою широкополую шляпу на стол, заставленный медицинскими инструментами. Затем он выскользнул из своей черной куртки и повесил ее на крючок, торчащий из стены. И закрыл дверь.
— Шарлиз, Шарлиз — счастливое число семь. И тут я уже почти потерял надежду. Но ты похожа, да?
Он барабанил пальцами по дверному косяку, улыбаясь — из-за чего, я не знала. Говард говорил так, будто я должна была понимать все, что он говорил. Но я чувствовала, будто меня бросили в самое сердце чего-то действительно странного.
Наконец, глаза Говарда вернулись ко мне.
— Я думаю, что ты особенная. Знаешь, почему я так думаю?
Я не знала.
Я не была уверена, что хотела знать.
Но я не могла сказать так.
— У тебя учащается сердцебиение, — сказал Говард, кивая на что-то позади меня. — Ты испугалась? Не стоит. Ты особенная.
Он склонился над моей кроватью — так сильно, что я видела только его глаза. Они были так же страшны вблизи, как и с другой стороны комнаты. После неудобного момента он отстранился и вернулся к столу со всеми инструментами.
— Я думаю, что ты особенная, потому что из тысяч Перезагрузок, которые больница раздавала за эти годы, ты единственная, у кого была аллергическая реакция. Единственная. Из тысяч. И это чуть не убило тебя.
Он стоял ко мне спиной, но я слышала, как он открывал и закрывал ящики стола. Искал что-то. Когда он нашел это, то радостно хмыкнул. Он закатал рукава своей накрахмаленной белой рубашки, напевая под нос, пока расстегивал пуговицы.
— Один из тысячи — и я его пропустил, — Говард звучал почти сердито. — Конечно, я читал больничные отчеты. Но это совсем не то же самое, как увидеть это своими глазами, понимаешь, о чем я?
Он рылся в ящиках, шуршал. Я была уверена, что мой сердечный ритм уже достиг предела и вылетел за рамки. Я была уверена, что должно произойти что-то плохое. Но мой разум был молод и мал, слишком мал, чтобы строить догадки.
А потом я услышала:
Цок-цок-цок.
Говард снова склонился над моей кроватью. Я увидела флакон в его руке, и холод в его глазах внезапно обрел смысл. Я была права, опасаясь.
— Ты не возражаешь, если мы снова попробуем перезагрузку? — его красные губы раскрылись в улыбке, обнажая два ряда идеально белых зубов. — Мне бы очень хотелось увидеть это своими глазами.
ГЛАВА 2
— ГАХ!
Мое тело содрогнулось, когда я сделала первый глоток воздуха за долгое время. Я так старалась вдохнуть, что моя спина выгнулась над столом. Спина рухнула с такой силой, что стеклянный купол надо мной содрогнулся.
Я была в аварийном доке: это труба размером с тело, оснащенная всеми датчиками, инструментами и уколами, необходимыми для поддержания жизни человека. В Граните не было больницы, потому что здесь не о ком беспокоиться. Поэтому, когда один из нас умирал, лаборанты бросали нас в док и надеялись, что мы выйдем оттуда живыми.
Это было в третий раз на этой неделе.
— С возвращением, Шарлиз, — раздался знакомый голос в колонке.
Я обернулась и увидела, как Говард смотрел на меня через стекло. Прошло двенадцать лет, а он ничуть не изменился.
Но я изменилась.
Я его больше не боялась.
— Убивайте меня, сколько хотите — ответ по-прежнему нет, — сказала я.
Мой голос хрипел в горле, а легкие ощущались как пара губок, пропитанных грязью. Как это случилось, на этот раз? Словно в ответ, мои руки и ноги начали дергаться. Мои пальцы были широко растопырены, и мои руки двигались маленькими полукругами на запястьях. Они продолжали это движение, пока не пришел ответ.