Она скрутила длину моих волос в пряди.
…они скользят друг по другу, дергаясь в тисках полированного хрома…
Я ощущала легкую тягу, когда она стала их скрещивать одну над другой, спускаясь к основанию моей шеи.
…воспаленные и красные, растянутые до тех пор, пока их не станут толщиной с булавочную головку…
Она крепко сжала один законченный конец, начала другую косу.
…цепляясь корнями за массу влажной, розоватой кости…
Косы сплетались вместе, спиралью спускаясь вниз.
…долго не продержится, не продержится…
— Погоди.
Я задыхалась, меня трясло. Моя рука сжала запястье Анны, будто она была единственным, что поддерживало во мне жизнь. Огонь посреди нашего лагеря медленно становился четким. Его языки пламени ярко плясали в моих глазах. Он прогнал все эти ужасные картинки.
— Что такое? — прошептала Анна.
Я не знала, что сказать. Я не могла рассказать ей о своих кошмарах или о вещах, которые я видела, даже когда я бодрствовала. Я не могла сказать ей, что то, что я видела два месяца назад, было выжжено у меня в голове и разрушило все счастье, которое мне удалось выдавить из своей жизни.
Мне нравилась Анна. Она была первым человеком, который действительно заговорил со мной. И я не хотела, чтобы она останавливалась, потому что считала меня сумасшедшей. Поэтому я не могла сказать ей правду.
Но я должна была кое-что сказать.
— Ты в порядке, Шарли?
Когда я обернулась, то увидела, что лицо Анны изменилось. Ее щеки горели, а губы покраснели. Мягкие уголки ее глаз почти светились, они вглядывались в мое лицо. Ее руки не двинулись дальше по моим волосам, но она и не убрала их.
Она ждала, что я что-то скажу. Она ждала, чтобы узнать, все ли со мной было в порядке. Не против ли я, чтобы она продолжала.
Но я не могла. Я не могла позволить ей прикасаться ко мне, пока у меня в голове были эти картинки. Я не хотела, чтобы кто-нибудь прикасался ко мне — потому что эти воспоминания были отвратительны. И они вызывали у меня отвращение.
Она ничего не делала: я думала, это мог быть дым. Я думала, что то, что находилось в этих листьях, открыло ту часть моей памяти, где были все кошмары, и я думала, что это усугубило их. Что бы ни случилось, это точно не была ее вина.
Но сказала бы я что-нибудь об этом Анне?
Неа.
— Доброй ночи, — вырвалось у меня изо рта прежде, чем я успела подумать об этом, и я не могла взять слова обратно.
— Ладно, — она быстро убрала руки, — это что-то, что я…?
— Нет, я просто устала. До завтра.
Что со мной было не так?
Я с трудом подавляла крик, пока уходила — мои волосы свисали полукосой через плечо.
Что, черт возьми, со мной было не так?
Я хотела закричать на луну. Если бы был способ вычистить эти воспоминания из моей головы, я бы сделала это в мгновение ока. Мне было бы все равно, если бы мне пришлось засовывать палку в ухо и вытаскивать их по одному. Я бы все равно сделала это.
Я бы избавилась от Говарда и Ральфа и забыла бы о том, что я была Дефектом. Я бы забыла о Далласе. Я бы забыла обо всем. И я была бы просто… человеком.
Это было тем, чего я хотела.
Я замерла на краю деревьев, как раз перед тем, как ветви уступили место бледному пространству усыпанного звездами поля. Я обернулась и слушала, как говорили другие: Уолтер клялся, что когда-то повалил на землю пятиногую корову, Джон Марк говорил, что это был бык, Анна смеялась и называла их парочкой перегнувших идиотов.
Я смотрела на этих трех странных существ, сидящих вокруг костра, и пыталась решить, смогу ли я когда-нибудь вписаться. Они принимали меня, потому что мы выглядели одинаково. И потому что я изо всех сил старалась скрыть тот факт, что все мелочи, которые они делали — все человеческие вещи — бросались мне в глаза, как закат на воде. Правда в том, что я чувствовала, что только мой облик являлся человеческим.
Со мной что-то было не так.
* * *
Я плохо спала. Дым сделал мои кошмары слишком реальными: я могла продержаться в этой темноте всего несколько секунд, прежде чем снова вытаскивала себя наружу. К тому времени, как я смогла открыть глаза, уже рассвело.
— Анна? — я прошла в лагерь, пошатываясь в тисках чудовищной головной боли. — Эй, я…
Анна ушла. Ее место у костра опустело. Рейнджеров нигде не было видно. Остался только Уолтер: он наполовину свисал со своего спального мешка, посередине балансировала пустая бутылка. Она каталась между его грудью и животом, когда он храпел.
Я схватила бутылку и бросила ее в ближайший камень, где она разбилась со звуком выстрела.