«Нет».
«Заходи же! Взялся за гуж — не говори, что не дюж!»
Этцвейн поднимался по трапу последним. Его одолевала нерешительность — бесспорно, они отважились на крайне безрассудное предприятие. «Смелость города берет!» — убеждал он себя, но на пороге полной неизвестности привычные пословицы и прибаутки теряли смысл. Этцвейн обернулся к Хозману — и поразился исказившему лицо работорговца нетерпению. Казалось, тот едва сдерживал торжествующий возглас.
«Настал час его мести! — мрачно подумал Этцвейн. — Теперь Хозман отомстит всем — и нам, и асутрам. Весь Дердейн будет расплачиваться за ужас его прежней жизни... Не проще ли прикончить его сразу?» Этцвейн медлил, задержавшись на пороге челнока. Снаружи стоял явно что-то предвкушавший Хозман. Внутри алулы, с первой минуты угнетенные замкнутым пространством, начинали недовольно ворчать. Поддавшись внезапному порыву, Этцвейн соскочил на землю и схватил Хозмана за руку — тот прятал ее, почти заложив за спину. Работорговец сжимал в кулаке белую тряпку. Этцвейн медленно поднял глаза: Хозман боязливо облизывался, кончики его бровей подло опустились и дрожали.
«Вот как! — сказал Этцвейн. — Решил подать сигнал, чтобы на орбите нас встретили залпом?»
«Нет-нет! — запинаясь, оправдывался Хозман. — Это мой платок. Привычка — потеют ладони».
«Понятное дело, потеют!» — не отпускал его Этцвейн.
Из челнока выглянул Каразан. Мгновенно разобравшись, в чем дело, богатырь спустился по трапу и наклонился над работорговцем, широко открыв большие страшные глаза: «Насекомое! Никто не принуждал тебя к предательству — оно у тебя в крови!» Гетман вытащил из ножен широкую кривую саблю: «На колени, Хозман! Подставляй шею, пришло твое время».
«Один момент! — вмешался Этцвейн. — Как закрывается люк?»
«Сами догадывайтесь! — крикнул Хозман и попробовал отпрыгнуть в сторону, но Каразан поймал его за воротник плаща.
Работорговец стал причитать истеричным слезным голосом: «Мы так не договаривались! А у меня есть ценные сведения, я могу спасти вам жизнь — но если мне не гарантируют свободу, ничего не скажу! Убить-то вы меня убьете, зато потом, когда взвоете от непосильной работы на планете хозяев, вспомните последний смех Хозмана!» Закинув голову, он разразился диким издевательским хохотом: «Вас сгноят в рабстве, а Хозман — Хозман умрет в радости, обрушив на врагов лавину горя!»
Этцвейн пожал плечами: «Какое нам дело до твоей грошовой жизни? Мы беспокоимся о себе — твое предательство сорвет наши планы».
«Никакого предательства! Моя жизнь, моя свобода — в обмен на ваши!»
«Затолкните его в челнок, — посоветовал Каразану Этцвейн. — Если мы выживем, ему повезет. По возвращении, однако, придется его хорошенько высечь».
«Нет, нет, нет!» — вопил и вырывался Хозман. Каразан огрел его ладонью по голове — работорговец замолчал.
«Предпочел бы прикончить паразита, — вежливо поделился мнением Каразан. — Ну, пошли!» Встряхнув Хозмана за шиворот, гетман затащил его внутрь челнока. Разглядывая люк, служивший трапом, Этцвейн обнаружил нечто вроде внутреннего зажима и спросил Хозмана: «Что теперь? Потянуть трап на себя, а когда он закроется, опустить рычаг?»
Хозман уныло кивнул: «Больше ничего. Машина сама взлетает и находит корабль».
«Тогда приготовьтесь: отправляемся».
Этцвейн захлопнул люк — и сразу ощутил навалившуюся на ноги тяжесть. Алулы ахнули, Хозман жалобно залепетал. Через некоторое время ускорение уменьшилось. Голубое освещение мешало распознавать лица и, казалось, придавало характеру каждого человека что-то новое, доселе неизвестное. Глядя на кочевников, Этцвейн чувствовал себя пристыженным их отвагой — им ничего не было известно о возможностях Ифнесса. Этцвейн спросил Хозмана: «О каких спасительных сведениях вы говорили? Что вы знаете?»
«Ничего определенного, — мялся Хозман. — Просто знаю, как нужно себя вести, как нужно выглядеть, чтобы избежать немедленного разоблачения».
«И как же, по-вашему, мы должны себя вести?»
«Нужно ходить с обвисшими руками, с пустым невидящим взглядом — вот так, едва держась на ногах и спотыкаясь», — обмякший Хозман стоял с безнадежным выражением на осунувшемся лице, изрезанном длинными тенями морщин.
Минут через пятнадцать сила тяжести снова слегка увеличилась: челнок тормозил. Хозман нервно забормотал: «Не знаю, что и как делается внутри корабля. Но вы должны действовать беспощадно и стремительно. Неожиданность — единственная надежда».