«Все, что делает Аноме, справедливо. А если вы его не найдете?»
«Тогда вы здесь останетесь. Другого выхода нет».
«С моей точки зрения это неприемлемо. Почему вы на меня так странно смотрите?»
«Пытаюсь представить себе... Скольким людям вы уже оторвали голову?»
Джурджина завопила: «Жаль, что тебе не оторвала!» — и бросилась к двери. Этцвейн не двинулся с места. Девушка пробежала три метра и вскрикнула. Ее остановил тонкий металлический поводок — уходя, Ифнесс пристегнул его к перекладине привинченной к полу кушетки и к талии спящей аристократки. Всхлипывая от боли, Джурджина схватилась за поводок и стала бешено дергать застежку тугой проволочной петли. Этцвейн бесстрастно наблюдал, не испытывая ни малейшей жалости.
Не в силах открыть застежку незнакомой конструкции, пленница медленно вернулась к кушетке. Этцвейну нечего было ей сказать.
Так они просидели два часа. Тихо, так же, как ушел, вернулся Ифнесс Иллинет. Он принес папку и передал ее Этцвейну. В папке лежали шесть крупных фотографий, напечатанных с таким высоким разрешением, что Этцвейн мог сосчитать ресницы Аноме. В парке Пандамонов Человек Без Лица надвинул на лоб мягкий черный берет, в сочетании с опущенными уголками тонкого рта и маленьким, будто недоразвитым носом придававший ему какой-то вмятый вид, напоминавший бульдожью морду. В таверне «Фонтенея» на лоб Аноме спускались пряди черного парика, разделенные прямым пробором и зачесанные за уши — в стиле, популярном среди благополучных торговцев и ремесленников Гарвия. На этой фотографии нельзя было не заметить философскую обширность лба Аноме, несколько скрашивавшую почти уродливую недостаточность носа и нижней половины лица. На всех фотографиях глаза его не смотрели прямо, а чуть косили влево или вправо. И в парке, и в таверне он казался лишенным чувства юмора, решительным, сосредоточенным в себе и безжалостным.
Этцвейн изучал фотографии до тех пор, пока лицо правителя не запечатлелось глубоко в его сознании, после чего вернул папку землянину.
Джурджина сидела на кушетке, притворяясь, что скучает. Ифнесс показал ей фотографии: «Кто этот человек?»
Веки эстетки чуть опустились. Она произнесла — пожалуй, слишком беспечно: «Не имею представления».
«Вы никогда его не встречали?»
Джурджина нахмурилась, провела языком по губам: «С кем только мне не приходится встречаться! Разве я могу всех запомнить?»
Ифнесс настаивал: «Если бы вы знали его, вы сказали бы нам, как его зовут?»
Джурджина рассмеялась: «Конечно, нет!»
Ифнесс кивнул, подошел к стенному шкафу. Эстетка следила за ним, скривив рот от досады. Историк спросил через плечо: «Хотите есть или пить?»
«Нет».
«Не желаете посетить туалет?»
«Нет».
«Подумайте хорошенько, — посоветовал Ифнесс. — Теперь я вынужден буду применить гипнотический препарат. После этого вы не сможете двигаться двенадцать часов. Учитывая, что вы уже пролежали столько же на кушетке, вы можете поставить нас и себя в неудобное положение».
«Хорошо, — холодно произнесла Джурджина. — Будьте добры, освободите меня. Я хотела бы вымыть лицо и руки».
«С удовольствием», — Ифнесс открыл застежку троса. Пленница промаршировала в указанную историком дверь. Ифнесс повернулся к Этцвейну: «Встаньте снаружи под окном».
Как только Этцвейн успел занять свой пост, узкое окно осторожно открылось — из него выглянула Джурджина. Заметив Этцвейна, она помрачнела и закрыта окно.
Пленница неохотно вернулась в гостиную. «Не хочу, чтобы меня усыпляли, — заявила она капризным тоном. — Мне снятся ужасные сны».
«Неужели! Какие, например?»
«Не помню. Страшные вещи. Мне очень плохо».
Ифнесс не проявил сострадания: «Придется увеличить дозу».
«Нет, нет! Вы хотите спрашивать про портреты? Я помогу вам, сделаю все, что в моих силах!» — напускная надменность исчезла. Лицо девушки обмякло, задрожало, стало жалким и просящим. Этцвейн пытался вообразить, как она выглядела с пальцем на желтой кнопке.
Землянин поинтересовался: «Вы намеренно скрываете информацию о фотографиях?»
«Допустим, что так! Вы ожидаете, что я добровольно нарушу свои обязанности?»
«Нет, не ожидаю, — возразил Ифнесс. — Но препарат позволит мне узнать правду, хотите вы этого или нет. Будьте добры, вернитесь на кушетку».
«Мне станет дурно. Я буду драться. Пинаться, кусаться, визжать!»
«Это пройдет», — сказал Ифнесс.
Всхлипывающая пленница лежала на кушетке. Тяжело дыша, Этцвейн сидел у нее на коленях и прижимал ее руки к постели. Ифнесс смочил раствором шею Джурджины; она почти сразу перестала извиваться.