Тогда, как, впрочем, и сейчас, L. не пользовался особенной популярностью. Он был и остаётся среди тех стран, о которых почти ничего не говорят и не пишут, где нет ничего выдающегося, где не живут известные люди и куда туристы ездят, можно сказать, по пути, оказавшись где-нибудь поблизости. Едва ли кто-то решит проехать полмира только для того, чтобы увидеть L. Наверное, я был единственным человеком, который мог бы это сделать. Но моё стремление туда никогда не доходило до фанатизма; мне кажется, что в юности я мог по целому году не думать о нём, а потом вдруг почему-то вспомнить — и это вызывало у меня, пожалуй, романтические чувства. В общем, я преспокойно жил в своей стране — и даже не догадывался, что «программа» давно запущена и я медленно, но верно иду в L. Что бы я не делал, я шёл в L, потому что жизнь любого человека подчинена его истинным целям, его самым сильным желаниям.
В восемнадцать лет я поступил в университет и переехал в столицу. Там я поселился в небольшом общежитии, где к моей радости проживало немало иностранцев — «к моей радости», потому что я всё ещё хотел узнать, как живут там, на маленьких клочках. На первом курсе у меня появилось много знакомств: и с европейцами, и с азиатами, но близких почти не было. Надо сказать, что большинство из них приезжало совсем ненадолго, обычно на полгода, наверное, поэтому по-настоящему подружиться нам было довольно трудно, ведь мы знали, что скоро наше общение всё равно закончится. В итоге все иностранцы, с которыми я общался в тот год, разъехались по своим странам, и больше я о них никогда ничего не слышал. На лето я тоже уехал домой и вернулся в столицу в самом конце августа.
Мой поезд прибыл ночью — он всегда приходил в одно и то же время. Примечательно, что почти одновременно прибывал и один из европейских поездов. Часа через полтора я добрался до общежития, однако — сейчас уже не помню, почему, — мне нужно было дождаться прихода управляющего; кажется, на время отъезда нас обязывали сдавать ключи — ну, неважно. Главное — то, что мне пришлось сесть на диван в холле первого этажа, возле входа, потому что идти в тот момент мне было совершенно некуда. Когда я пришёл в общежитие, на диване уже сидела незнакомая девушка, которая, очевидно, тоже дожидалась управляющего. Выглядела она очень уставшей и, прислонив голову к спинке дивана, беззаботно дремала. Ничего ей не сказав, я тихо сел поодаль. В ту ночь я неплохо выспался в поезде, и спать мне совершенно не хотелось; поэтому я просто сидел в сумрачном холле и смотрел в пустоту, иногда, впрочем, поглядывая на незнакомку — мне безумно хотелось заговорить с ней, и я ждал подходящей минуты. Во многом это желание проистекало из того, что мне очень хотелось курить и я наделся, что у неё могли быть сигареты. Мои закончились ещё вечером, а магазины в это время суток были ещё закрыты (тогда круглосуточные встречались очень редко). Наконец, примерно через час девушка открыла глаза и, увидев меня, еле заметно кивнула.
— Доброе утро! — вежливо пробормотал я. — У вас не найдётся сигарет? — Она ещё раз кивнула, теперь уже отчётливее, и, достав из сумки (как сейчас вижу) пачку «Lucky Strike» с огромной надписью о вреде курения на незнакомом мне иностранном языке, махнула в направлении двери. Мы оба поднялись с дивана и пошли на улицу.
Уже начинало светать. Рядом с входом в общежитие стояла деревянная скамейка, и мы переместились на неё. Незнакомка быстро протянула мне сигарету, а потом торопливо закурила сама.