И не успел я и слова сказать, как незнакомец потянул меня за собой. Мы сорвались с места и неспешно поплыли по воздуху, едва касаясь снежной поверхности. Это можно сравнить с тем, как, стоя на роликовых коньках, ты хватаешься, скажем, за багажник велосипеда и, совершенно не шевеля ногами и не прилагая никаких усилий, начинаешь катиться по асфальту. Естественно, в ту минуту такой способ передвижения поразил меня до глубины души.
— Как вы это делаете? — крикнул я, почему-то вдруг засмеявшись.
— Очень просто, — добродушно ответил он, по-видимому, посчитав мой смех хорошим знаком. — Да вы и сами так сможете, только надо чуть-чуть потренироваться. Поначалу, конечно, движения у многих получаются неуклюжими — резкими и слишком быстрыми. Но это ничего. Ведь и в детстве, когда только учишься ходить, встречаешь немалые трудности: первое время тоже приходится за что-то держаться, чтоб не заносило, — тут он слегка повернул ко мне голову и его голос вновь стал очень серьёзным. — А вот и то, что вы должны увидеть. Зрелище, конечно, безрадостное, зато оно быстро поможет вам осознать суть происходящего.
Мы остановились. Поравнявшись со своим спутником, который всё это непродолжительное время тащил меня за собой, я бросил взгляд вперёд. Несмотря на темноту, открывшаяся картина предстала передо мной в довольно ясном виде. Она была размашиста и давила своей простой, её странные детали бесцеремонно лезли в глаза. На фоне серой пелены я увидел всё, что мне было обещано: сумки и кресла, непонятные искорёженные предметы и многочисленные обломки; но, прежде всего, я увидел людей — человек двадцать, где-то около того, лежавших и сидевших прямо в снегу. Главное же, что обращало на себя внимание, — все они были разделены на пары, причём во всех случаях один человек непременно лежал, а второй сидел рядом с ним. И тот, и другой были недвижны. Сидевшие, все до одного, склонили головы, словно шептали что-то тем, кто лежал, или беззвучно молились. Во всяком случае, я ничего не слышал. Последние производили ещё более непонятное впечатление: многие из них лежали ничком, раскинув руки, наполовину погрузившись в снег. Глядя на них, я простоял, наверное, минуты две, но за всё это время картина ничуть не изменилась: никто так и не пошелохнулся.
И тут, словно по мановению волшебной палочки, я медленно поплыл — но теперь уже сам, без посторонней помощи. Заметив это, мой новый знакомый отпустил мою руку, и я стал двигаться один, направив себя к застывшим человеческим фигурам, находившимся к нам ближе всех. Это были две женщины. Одна, одетая очень легко, совсем не по-зимнему, с разбросанными в разные стороны чёрными волосами, лежала лицом вниз. Её голые худые руки едва проступали над снегом. Вторая склонилась над первой и, держа ладони на её плече, не сводила с неё обеспокоенный взгляд. Я собирался заговорить, но, простояв несколько минут, так и не смог вымолвить ни единого слова — и чем дольше я смотрел на ту, вторую, в её серое недоброе, а может быть, просто встревоженное лицо, тем меньше мне хотелось привлекать к себе её внимание. Постепенно я стал ощущать страх, но это был не мой страх, он исходил от женщины — именно той, которая сидела. Мне стало ужасно не по себе; тогда я отвернулся и поспешил отойти.
Через несколько секунд я приблизился к другой паре. Это также были две женщины, совсем молодые, со светлыми короткими волосами. Одна из них лежала на спине, широко раскинув руки и приоткрыв рот. На секунду мне показалось, что она смеётся — но только не так, как это делают люди, когда им действительно хорошо, а так, как смеются, снимаясь для рекламного баннера, демонстрируя неописуемый восторг и сытое удовлетворение. Она словно кричала: «Эй! Теперь-то и я вкусила свободу. А вы… вы-то её пробовали?» «А что, если заглянуть в её глаза?» — подумал я, но, едва взглянув на вторую, сидевшую рядом, сразу же отказался от этой идеи. Та пристально смотрела на меня. «Простите… Не помешаю?» — проговорил я от неожиданности — почему-то при приближении к ним мне казалось, что непременно повторится предыдущая ситуация, когда сидевшая женщина не обращала на меня никакого внимания. Девушка не ответила. Её взгляд не выражал ничего: ни страха, ни угрозы, ни немого вопроса. Она просто смотрела, как смотрят в окна пассажиры электрички, желающие хоть чем-нибудь занять свои глаза. Мне почему-то стало её жаль. «Как вас зовут?» — я вновь попытался завязать разговор, но безрезультатно: девушка молчала, словно оглушённая громом; казалось, она ничего не понимала и ничего не хотела понимать. «Простите», — снова извинился я и перевёл взгляд на ту, что лежала в снегу.