И тут внезапное открытие поразило меня, словно удар молнии. Они были удивительно похожи, почти как две капли воды. Я поразился тому, что не заметил этого сразу — должно быть, взгляд сидевшей девушки полностью приковал к себе моё внимание и вытеснил из памяти увиденное за мгновение до этого лицо другой. «Вы как будто один и тот же человек», — как-то совершенно бессознательно произнёс я, уже не рассчитывая пробудить в них хоть какой-нибудь интерес к моей персоне, однако неожиданно эти мои слова возымели странный эффект. Выражение лица девушки, по-прежнему смотревшей на меня, стало медленно меняться — казалось, она противилась пониманию брошенной вскользь реплики, но смысл той всё сильнее будоражил её мысли. Я попытался прочесть её чувства, и мне показалось, что равнодушие в глазах сменилось разочарованием. Наконец она отвела от меня взгляд и устремила его на лежавшую перед ней женщину. И тут я услышал протяжный стон — услышал так же, как до этого слышал голос чёрного незнакомца, звучавший в границах моего разума. Затем появился страх — снова чужой, — он словно витал в воздухе и холодил душу, как мороз холодит неприкрытую кожу. «О нет, я не хотел вас напугать», — закричал я, но девушка больше на меня не посмотрела. Теперь, подобно первой сидевшей женщине, она не отрывалась от лежавшего в снегу мёртвого тела — теперь-то я уже понимал, что это такое. Мы поняли это одновременно.
— Они… они… — пробормотал я и повернулся к своему спутнику, который, по-видимому, услышав мой крик, направился в нашу сторону. — Я даже не знаю, что сказать… и как себя вести.
— Честно говоря, они тоже не знают, а потому и не отходят от своих тел, словно ждут какого-то чуда, — ответил он и грустно посмотрел на сидевшую девушку. — Все они в той или иной мере не верят в произошедшее, так же как и вы ещё каких-то пять минут назад. (Я надеюсь, вы больше не сомневаетесь?) Впрочем, это неверие вполне объяснимо, хотя и может показаться совершенно неестественным.
У меня внутри как будто что-то оборвалось. Всё! Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что произошло самое… неожиданное. Даже в момент осознания собственной смерти я не смог бы сказать иначе и назвать случившееся, например, страшным, как, скорее всего, назвал бы его, будучи среди живых; оно было именно неожиданным: ничто так не удивляет человека, как собственная смерть.
— Но почему мы сразу этого не поняли? — собравшись с силами, вновь заговорил я. — Как вообще такое возможно, как можно не понять, что ты умер?
— Наверное, так происходит, потому, что люди не умирают настолько глубоко, как многим из них представляется, — уж не знаю, подходящее ли это слово. Кто-то думает, что наступит забытьё, что их сознание перестанет существовать, и их просто не станет. Кто-то надеется, что увидит туннель, трубу, свет, услышит голос, ну и так далее. А потом вдруг ничего такого… особенного не происходит. А тело — ну и что, что тело?! «Мало ли что могло случиться?» — успокаивают себя некоторые. И примечательно то, что многие ещё какое-то время воспринимают свою бывшую оболочку, которую они уже видят только со стороны, как самих себя, а самих себя, то есть себя действительных, — фикцией, персонажем их собственного сна или вообще плодом больного воображения. Вот вы, например, что подумали?
— Я не видел, — после короткой паузы прошептал я, и меня сразу же охватила паника.
— Не видели своего тела? — удивился собеседник.
— Нет.
Тут я снова хотел свалить всё на сотрясение мозга, но почти сразу же опомнился. «Мозг… да где теперь этот мозг? — с досадой подумал я, глядя на короткие волосы лежавшей в снегу девушки. — А ведь и вправду где-то тут, совсем неподалёку, в сугробе, должно лежать моё… Словно какая-нибудь утерянная вещь, незаметно выпавшая из кармана безделица. Да разве такое можно было себе представить? Вообразить, что я, как какое-то пресмыкающееся сброшу с себя кожу и даже этого не замечу?»