Оказалось, контролерша в блестящем трико поднималась сейчас по канату…
Каждый артист выступал в нескольких номерах. Лучше других был сам Орсини: великолепно провел высшую школу верховой езды, смешно изобразил арбитра в обезьяньем футболе и даже вышел Белым клоуном в музыкальном номере, играя на двух трубах одновременно. Портила его только излишняя подобострастность в отношении к публике. Улыбка казалась приклеенной к лицу. Но выглядел очень молодо.
Во время одной из пауз зал взорвался аплодисментами. Это Орсини сообщил зрителям, что в цирке присутствуют московские артисты.
Гости поднялись со своих мест, зрители тоже, а оркестр заиграл «Катюшу». Затем представление пошло своим чередом.
Завершал программу аттракцион с хищниками, надо сказать, великолепный. Укротителем был сын Орсини, юноша лет пятнадцати.
А потом гостей пригласили во дворик. Стол, на котором только что кувыркались акробаты-эксцентрики, пестрел фруктами, зеленью, вином. Орсини поднимал бокал за гостей, Афанасьев — за радушных хозяев. Один за другим посыпались вопросы, и переводчица, держа бокал в руке, не успевала сделать ни единого глотка.
Кто-то спросил:
— Правда ли, что государство у вас бесплатно учит артистов?
На это Афанасьев предложил ответить Шустику.
— Это не так! — солидно сказал он. — Когда я обучался в цирковом училище, мне еще и стипендию платили!
— Вы всегда жили в Москве? — спросил кто-то из итальянцев.
— Нет, я приехал из Барнаула… Из Сибири.
— А сколько же лет вы учились?
— Пять.
— Сколько же вы платили за жилье?
— Нисколько! — набирал темп Шустик, в котором еще не до конца выветрился студенческий дух. — И это только говорится, что общежитие, а на самом деле — гостиница люкс!
Вмешался Орсини:
— Это верно, что у вас цирковые артисты получают пенсию?
Афанасьев обвел глазами стол.
Одна из советских гимнасток сидела сейчас в обнимку с «контролершей». Женщины быстро находят общий язык, а цирковые в особенности. В руках у обеих были фужеры, причем, отчаянно жестикулируя, обе тем не менее не пролили ни единой капли!
Афанасьев предоставил слово этой самой гимнастке.
— Насчет пенсий все правильно! И здесь среди нас есть пенсионерка.
— Кто же? — спросил юный Орсини.
— Я.
«Контролерша» отпрянула от гимнастки:
— Сколько же тебе лет?..
— Уже старуха… двадцать восемь!
Все захохотали, а Афанасьев как бы мимоходом пояснил, что у нас гимнасты и акробаты после двадцати лет работы помимо зарплаты получают профессиональную пенсию. А гимнастка в цирке с семи лет.
Артисты пили и пели, вечер прошел чудесно, но при расставании Афанасьев уловил в поведении Орсини некоторую настороженность.
Конечно, как гостеприимный хозяин, он публично усомниться в том, что услышал, не мог. Но в глубине души затаил недоверие.
Афанасьев пригласил его и всю труппу — по очереди, понятно, — на свой спектакль.
И вот через несколько дней, сидя рядом с Орсини, наблюдал Афанасьев удивительную метаморфозу.
Когда в прологе с разных концов зала, перемахнув каскадами барьер, влетели в манеж двадцать юношей и девушек и закружились в ослепительном хороводе, из которого взмыла в цирковое небо ракета, а под ней внезапно появились воздушные гимнасты, Орсини одобрительно зааплодировал…
Когда же в программу, идущую как бы на одном дыхании, органично вошел обаятельный комик, о котором писали, что он заставляет публику смеяться не над собой, а вместе с собой, Орсини, с присущей ему непосредственностью, хохотал едва ли не громче всех…
А когда русый паренек в группе акробатов-прыгунов взял гармонь и, играя что-то мечтательное, «нечаянно» наступил на подкидную доску, взлетел в воздух и, дважды перевернувшись, оказался в поднятом под купол кресле, на котором и продолжал свою мелодию, — Орсини вскочил с места и закричал: «Браво!!!»
Когда же в финале клоун-дрессировщик на чистейшем итальянском языке обратился к зрителям с добрыми пожеланиями, и, словно бы подтверждая его слова, сотни белых голубей заполнили цирк и разместились на стойке, образовав огромное слово «МИР» сначала по-русски, а затем по-итальянски, Орсини встал, торжественный и серьезный…
Затем он молча подвел Афанасьева к переводчице, крепко пожал ему руку и отчетливо произнес:
— Это прекрасно! — Но тут же лицо Орсини погасло. — А мы сворачиваем дела…
Афанасьев запротестовал:
— Позвольте, синьор Орсини, у вас ведь тоже хорошие сборы! Мы сами видели аншлаг…