Я давно не имею больших иллюзий о нашем мире. О человечестве… Но кое-что я видел у вас во время войны. Кое-что слыхал. И все время думал. А может быть? Может, вы действительно… Я боялся потерять последний шанс обрести вновь надежду. Пусть иллюзию! И все не ехал, не ехал… Пока не ослеп.
Федор Федорович приоткрыл было рот, но сдержался. Промолчал.
— Что ж, мистер Рамсей, — Андрей встал. — Могу вас заверить, что мы сделаем все, чтобы вы увидели наш мир. Вам только останется выбрать точку зрения.
… Они вышли друг на друга неожиданно — чуть не столкнулись на крутом повороте коридора. Степан смутился, торопливо спрятал за спину толстый журнал.
— Что в лаборатории? — Андрей схватил Степана за рукав.
— А-а! — разочарованно протянул Степан. — Как пишут в таких случаях, — царит энтузиазм.
— Ты что, не в духе?
Степан капризно скривился, хлопнул себя по колену журналом.
— С чего быть в духе? Ну ладно, твой Виктор инженер…
— Кандидат технических!
— Ладно, кандидат… А в помощниках у него Филька. Сантехник!
— Ну и что?
— А то, что несерьезно все это!
— Перестань!.. — Андрей укоризненно покачал головой. — Я тоже устал, однако…
— Однако вчера спорил со Светловой.
— Это по поводу работы Захарова? Разве я был не прав?
Степан снова дернулся:
— Прав — не прав!.. Разрешать эксперимент в конце концов будет Светлова. Сейчас не время ссориться с начальством.
Андрей оттолкнул Степана, рассмеялся:
— Слушай, ты правда того… Переутомился. Может, с Галей поссорился? — Андрей потянулся к журналу. — «Медикл ревю»? Дашь потом посмотреть?
Степан торопливо спрятал журнал за спину.
— Вот именно. Потом!
Андрей не понял причины зловещей многозначительности ответа, непреходящего раздражения, проступавшего даже в походке вдруг заспешившего Степана. Долго смотрел в удалявшуюся спину друга, и в глазах густела обида. Степан не оглянулся. И Андрей пошел в лабораторию.
У Фильки, о котором так пренебрежительно отозвался Степан, длинные волосы и испуганные глаза, как у кролика, которого он, поглаживая, зажимал металлическими обручами перед прицелом установки.
Дернулась голова кролика и застыла, обхваченная жестким обручем. Только глаза заметались пуще прежнего.
«Ду-мм!» — красная молния ударила в кроличью голову.
Кролик вздрогнул и мертвенно обвис. В клетке у окна заметались еще два — серый и черный.
— Может, — Филька осторожно приблизился к Андрею. — Может, он не умер? Обморок с перепугу?
— Готовьте следующего! — Андрей повернулся к Виктору. — Можно еще уменьшить импульс?
Виктор, пожав плечами, вскрыл панель установки.
— Серого! Серого давайте! — почему-то потребовал Филька.
Вошел Степан. Встал у стены.
Андрей даже не посмотрел в его сторону, хотя и понял, что Степке стыдно за недавнюю слабость.
Забилась, стараясь высвободиться из тисков, кроличья тушка.
— Живой! — завопил Филька.
Степан стал осторожно приближаться к установке.
Еще раз вздрогнув, кролик обвис.
В невыносимой тишине было слышно, как ошалело бьется о прутья клетки третий кролик.
Степан поднял за уши тушку мертвого кролика, посмотрел в его полузакрытые безжизненные глаза.
— М-да!.. Чтобы сделать рагу из зайца, надо иметь как минимум… лазер.
Андрей не успел взорваться, потому что Степан неожиданно серьезно продолжил:
— Понимаешь, я посмотрел глаза всех наших жертв…. У некоторых и кровоизлияния-то нет. Может, действительно, мрут от шока? А человек не кролик. Глядишь — и не помрет.
— Ну да, — усмехнулся Андрей. — На ком проверим? На тебе?
— Лучше на докторе Гудкове. Разведка доносит — Гудков развивает бурную деятельность против нас.
Андрей покачал головой.
— Сейчас не столь важно, от чего они мрут. Налицо заколдованный круг: уменьшаем импульс — нет прижигания. Увеличиваем — кровоизлияние.
— О друзи мои, друзи! — Виктор Крамаренко в сердцах отбросил чистую ветошь. — Горит мое реноме кандидата технических, но должен сделать горькое для себя заявление: боюсь, что без Артура Деркача нам не обойтись!
— Что ж, попытаемся его вызвать! — Голос остановившейся у порога Светловой прозвучал столь неожиданно, что все вздрогнули. Удрученные очередной неудачей, экспериментаторы и не заметили ее появления. Светлова прошла к установке. — И Деркача вашего вызовем, и подключим физиков из нашего политехнического… Так что не торопитесь носы вешать… И знаете что? Прекратите вы эти ночные авралы. Учтите, что самое тяжелое и неблагодарное дело — это лечить самих врачей.
«Самолет идет на посадку. Прошу застегнуть поясные ремни!» Стюардесса улыбалась всем. Но Деркачу казалось — только ему. Он удовлетворенно хмыкнул, отметив тополиную гибкость аэрофлотовской девушки, и улыбнулся ей в ответ.
Стюардесса вспыхнула и отвернулась, засмотрелась в иллюминатор.
Ничего не видно за иллюминатором, кроме клубящейся светло-серой пелены… Снижаясь, самолет подрагивал, словно катился по невидимым ухабам.
Стремительно скользила по черному циферблату белая стрелка вынесенного в салон альтиметра. Боль в ушах от резкой потери высоты заставила Деркача страдальчески поморщиться. Сразу же около него оказалась стюардесса.
— Делайте глотательные движения, вот, — она протянула ему конфету.
Деркач жестом фокусника выхватил из своего кармана «Мишку на севере», протянул стюардессе. Она, смутившись, взяла конфету, быстро прошла в конец салона.
Кипела, клубилась серая пелена, и казалось, что самолет проваливается в дымящийся кратер вулкана. С коротким воем выскочили из-под мотогондол и встали на замки шасси. Деркач взглянул на высотомер. Стрелка на альтиметре уже миновала последнюю сотню метров. И тут снова взвыли шасси — пошли на уборку. Стрелка альтиметра застыла, потом двинулась в обратном направлении — самолет набирал высоту.
— Что?
— Почему не садимся?
— Что случилось? — Головы пассажиров беспокойно закрутились, встревоженные взгляды простреливали стюардессу с застывшей улыбкой.
— Спокойно, товарищи! Сядем, обязательно сядем!
Деркач неторопливо отстегнул ремни, поднялся и по-хозяйски уверенно двинулся к овальной двери кабины пилотов.
— Товарищ! Туда нельзя! — Стюардесса кинулась за Деркачем, но дверь пилотской кабины уже щелкнула за его плечом…
Второй пилот благоговейно возвратил Дер качу удостоверение.
— Присесть тут негде, товарищ… если хотите… постойте. Только напрасно беспокоитесь, все…
— Я не беспокоюсь, — перебил Деркач. — Просто мне надо знать, как это делается.
Командир корабля, удерживая штурвал, бросил на Деркача через плечо угрюмый взгляд, снова уткнулся в мечущиеся стрелки приборов.
В его наушниках звучали — и это слышал Деркач — координационные команды:
— На линии пути! Высота двести… Сто пятьдесят… Сто… Вписались в глиссаду… Так… Пятьдесят…
Белесая крутоверть перед фонарем кабины внезапно разверзлась. Почти под самым носом мелькнули влажные плиты бетонки.
— Полоса перед вами! — ободряюще прозвучало по радио.
Пилот-командир мягко потянул штурвал на себя. Колеса шасси чиркнули по бетонке.
— Тормозной! — крикнул командир второму пилоту.
Тот рванул на себя рукоять.
А Степан и Андрей стояли у ограды летного поля. Они видели, как за хвостом приземлившегося в тумане самолета вспыхнул белый цветок тормозного парашюта. Самолет резко замедлил пробег, мягко тормозя, стал сворачивать на рулежную дорожку.
— О’кей! — радостно воскликнул Степан и ударил Андрея по плечу. — А ты говорил — не сядут. Техника, брат, у них, не то что у нас с тобой, — в любую погоду!..
У стены аэропорта ежились от промозглости несколько бабок с цветами.