Расплатившись, дядя Вадя скомандовал нам: «Пошли!» и опять равнодушно миновал винный прилавок.
Вскоре мы сидели на скамейке бульвара под раскидистым зеленым шатром старых, может, еще помнящих Пушкина деревьев. Дядя Вадя протянул нам сигареты, закурил сам. Курили молча и сосредоточенно, словно, едва мы докурим, предстоит нам нелегкий, с риском для жизни подвиг. Впрочем, так почти и случилось…
Едва я отбросил сигарету, дядя Вадя протянул мне кулек с яблоками:
— Ну — давайте!
Я пожал плечами, виновато улыбнулся:
— Спасибо, но… как-то не очень уважаю яблоки. Я, знаете ли, больше грушу или там… арбуз.
— Соленый? — понимающе уточнил дядя Вадя. — Это конечно!.. Но — надо! Рубайте яблоки. И чтоб килограмма как не было!
— Зачем же так?
— Медкомиссию проходить собираетесь? — Дядя Вадя начинал сердиться. Он нетерпеливо потряс кульком, и от этого яблоки застучали, как бильярдные шары. — Вот и ешьте. Съедите — давление будет в ажуре. Гарантирую как проверенный факт.
Я оглянулся на Ивана Аристова. Тот развел руками.
— Ну, что ж…
Я решительно впился зубами в первый зеленый шар… Деревья передо мною странно качнулись, а затем поползли, мерцая, в разные стороны, множась и разбухая, словно отразились в зеркалах комнаты смеха. Перед глазами запрыгали разноцветные блики… Я урчал и извивался, будто сидел не на скамейке, а на горячей сковородке, хотя мне было холодно.
Где-то на третьем яблоке наступила анестезия. Я уже не ощущал ни кислоты, ни горечи. Просто жевал. В эти минуты я, наверное, смог бы с успехом заменить ассистента Кио. Наверняка, язык мой можно было колоть булавками, до того во рту все задубело.
…Осталось еще два огромных ядовито-зеленых шара. Я вытащил из кулька очередной совершенно равнодушно. Но, видимо, что-то произошло с моим лицом. После Иван Аристов мне признался: «Тебя как-то скособочило, и глаза стали странные, вроде ты внутрь себя смотришь».
Тогда он рванулся к дяде Ваде:
— Слушай! Может, хватит ему, а?
Дядя Вадя покосился на меня и тоже, наконец, что-то заметив, спросил:
— Как вы?..
Я махнул рукой.
— А что я? Я еще могу. Я… — И тут я так икнул, что воробьи метнулись с платана, словно после выстрела, а две девушки, проходившие мимо нас, переглянулись, нервно рассмеялись и на всякий случай прибавили шагу.
Вот тогда-то Иван и вырвал у меня кулек. Скомкав бумагу вокруг последнего яблока, он швырнул его в кусты, и там оно шлепнулось тяжко, как ядро на стадионе.
— Слабость чувствуете? — спросил дядя Вадя.
— Чув… — Голова моя резко дернулась.
— Тогда давайте! — Жестом полководца дядя Вадя указал на «Водздравотдел». — А мы с Иваном вас подождем.
Востроносенькая девушка с косичками вразлет, отобрав мое направление, почему-то сразу втолкнула меня в кабинет невропатолога.
Добродушный лысый толстячок старательно колотил никелированным молоточком по моим локтям и коленкам. Конечности мои подрагивали, вероятно, в положенных пределах, потому что врач спокойно покачивал лысиной, приговаривая — Та-ак-с… Отлично! — Он еще раз ударил меня по коленке, и тут я задрожал. Меня вдруг, начало знобить — зуб на зуб не попадал. Теперь вздрогнул он. Да как вздрогнул! Он отскочил от меня, склонил голову к самому плечу и так, с перекосом, стал настороженно разглядывать.
— Что это вы? — тихо спросил он. — Или волнуетесь?
— Волнуюсь!
— А как у вас… желудок? А? Не жалуетесь?
— Я… я яблоки ел!
— Хм… Странная реакция на яблоки. Вы подскажите терапевту. Может быть, следует взять у вас желудочный сок?
Тут что-то внутри меня сработало, и кислая напористая волна ринулась во мне снизу вверх, ударила в нос. Сильно ударила! Слезы у меня брызнули, а под правой ноздрей в радужно поблескивающей бульбе отразился, невероятно раздавшись вширь, оторопевший невропатолог.
— Ну-ну! — поднял он короткую руку. — Не надо так волноваться. Достаньте платок и… одевайтесь.
Потом я дрожал в глазном кабинете. Дрожал, приседая, у хирурга, поразил ларинголога странным зеленоватым налетом в гортани… Когда востроносенькая подвела меня к дверям с табличкой «терапевт», за которыми как раз и замеряют давление, они оказались закрытыми. Девочка грустно причмокнула:
— Поздно вы пришли! Терапевта пройдете завтра. Приходите… часам к девяти.
…Дядя Вадя сокрушенно качал бронзовой головой.
— Завтра этот гастроном выходной! Где вы найдете такие яблоки — ума не приложу! Попробуйте на Дерибасовской в одиннадцатом магазине. Только просите покислее!..
Наверное, взглянул я на Ивана Аристова с жалкой беспомощностью, потому что тот опустил глаза и грустно вздохнул.
Утром следующего дня я не смог заставить себя съесть ни одного яблока. К терапевту шел, как на заклание.
Самое странное — давление оказалось в норме. А вот яблоки я не ем до сих пор…
РОЗЫГРЫШ
Где-то в Средиземном море, на траверсе полыхнувшей ночью темно-багровым заревом Этны, меня, наконец-то разыграли. Так уж полагалось. «Новичок?.. Надо разыграть!» Но я «купился» не сразу. Сказался тут невесть какой, а все же опыт военно-морской службы. «На клотик чай пить» или там «принести ведро компрессии» — такие номера со мной не проходили. Не вышло и с «необитаемым неизвестным островом». Это в Средиземном- то море! Поторопились, братцы! Я откровенно рассмеялся, и тогда мне рассказали трагикомическую историю одного розыгрыша.
…Промысел заканчивался. Зачастили штормы. Потом, когда погода утихомирилась, обнаружилось полное «бескитье» в этом районе. Люди устали. Моряки слонялись, мрачные от безделья и от перспективы нового перехода в другой район. И вот тогда-то… Видимо, было на то благословение и капитан-директора. Потому что не как- нибудь, а по судовой трансляции объявили: «Внимание! Внимание! Вчера китобойное судно «Безупречный-32» обнаружило (следовали долгота и широта) неизвестный географической науке, не нанесенный на карты остров. По просьбе Академии наук СССР на остров необходимо высадить группу добровольцев из числа наших моряков, дабы водрузить над островом флаг и, проведя предварительную разведку, дождаться специальной научной экспедиции. Добровольцев просят записываться у старшего помощника капитана! Товарищи китобои! Внесем свой вклад в развитие географической науки!»
Товарищи китобои заскребли затылки. Оно-то, конечно, внести вклад необходимо было бы, но… Все, глядишь, через неделю-другую домой двинут, а ты, значит, оставайся в Антарктике? Сиди, как пингвин какой, на острове и дожидайся научной экспедиции. А сколько ее ждать придется? Это после семи-то месяцев рейса, когда, казалось, совсем немного — и родной маяк увидишь! Есть над чем задуматься! Но — великодушен и самоотвержен моряк-китобой.
К вечеру в старпомовском списке значилось что-то около полусотни добровольцев. Все новички почти.
Закипела подготовка к высадке. Чего только не придумали! И медицинский осмотр, и выдачу шоколада, и получение особых комплектов одежды, и письма родным, и коллективные — в «Комсомольскую правду», и распоряжения-заявления в бухгалтерию по поводу заработанных на промысле денег.
С каждой новой затеей ряды добровольцев редели. Особенно повыбывало доброхотов на операции, связанной с бухгалтерией. «Это как же понимать?.. Жена теперь в точности всю мою зарплату знать будет?..»
Однако с десяток энтузиастов осталось в строю и после бухгалтерской диверсии.
И тогда была взорвана главная бомба. Вновь прогремел по всем судовым динамикам хорошо поставленный голос: «Мы только что приняли по радио новую инструкцию Академии наук. Дабы членам экспедиции не занести на необитаемый остров опасных микробов, всем участникам высадки необходимо поставить клизму из морской воды!»
Еще семерых энтузиастов как ветром сдуло.
Трое — новички все — решили пострадать ради науки до конца…