— Да? — мрачно проговорил он.
Энн взяла его за руку, повернула лицом к себе и увидела его глаза, налитые кровью, и сузившиеся зрачки.
— Да? — повторил он. — Я пьян. Ну и что?
— Я не об этом хотела тебя спросить. — Лэнг молчал. — Кто те два человека, — продолжала Энн, — которые приходили к тебе в понедельник утром?
— Ну, скажем, Розенкранц и Гильденстерн.
— Один из них служит в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, не так ли?
— А ты что, председатель комиссии? Если ты знаешь так много, зачем спрашиваешь?
Он направился к графину с коньяком.
— Что ему нужно от тебя?
Лэнг налил коньяк в стакан, поднес его к губам и взглянул на жену.
— Он хотел знать, хозяин ли я своей судьбы и своей души. Я ему ответил.
— Фрэнк, я серьезно!
— Он хотел, чтобы я поиграл с ним в ладушки.
Энн с недоумением глядела на него. Он рассмеялся и отхлебнул из стакана.
— Ты видел утренние газеты?
— Я отказываюсь отвечать на том основании, что первая поправка к конституции защищает мое право читать, что я хочу, говорить, что думаю, пить, сколько влезет, и делать, что мне заблагорассудится.
Он допил коньяк и почувствовал, как вино сразу ударило в голову. «А! — мысленно восхитился он. — Вот это здорово!»
— Ты имеешь какое-нибудь отношение к аресту Блау?
— Почему я должен иметь к этому какое-то отношение? — Лэнг опустился в кресло и стал рассматривать жену так, словно увидел под микроскопом какой-то новый, неведомый доселе организм.
— Я еще раз спрашиваю: ты имеешь отношение к аресту Блау?
— Госпожа председательница! Внесите этот вопрос в повестку дня!
— Что за ложные показания он дал комиссии по расследованию антиамериканской деятельности?
— Откуда я знаю?
— Ты слышал его показания.
— И ты тоже.
— Я не слышала ничего такого, что можно назвать лжесвидетельством.
— Ты что, юристом стала?
— Один из тех, что приходили к тебе, — представитель прокуратуры?
Лэнг не ответил.
— Они предлагали тебе выступить в качестве свидетеля против Блау?
— Ничего не могу сказать.
— Нет, ты все же скажи, что они предлагали тебе.
— Не твое дело, кислая морда!
Энн повернулась и направилась к двери, но Лэнг вскочил с кресла и, догнав ее, схватил за руку.
— Ты куда?
— Не знаю.
Он подвел жену к стулу и, грубо сжав ее руку, заставил сесть. Покачиваясь, Лэнг отступил шага на два и заявил:
— Не говори о вещах, которые тебя не касаются. Слышишь? Мне это не нравится.
— О чем ты?
— Блау, я, лжесвидетельство и прочее… Это не твое дело.
— Я не совсем понимаю.
— Не понимаешь? А впрочем, ты никогда не отличалась особым умом, не так ли?
— Пожалуй, ты прав, — согласилась Энн. — Но я попытаюсь понять, если ты поможешь. Ты говорил, что в комиссии тебя расспрашивали о Блау и ты сказал, что он коммунист.
— Я сказал им, что считал нужным.
— Затем, сразу же после твоего второго допроса, Блау тоже вызвали в комиссию и спросили, знает ли он тебя.
— Ты мне надоела, — твердо и отчетливо проговорил Лэнг, направляясь к бутылке с коньяком.
— Потом его арестовали и посадили в тюрьму за лжесвидетельство. Я хочу знать, Фрэнк, — посмотри мне в глаза — я хочу знать, какое ты имеешь отношение ко всему этому. Что потребовал от тебя этот человек из комиссии и тот, другой?
— Я уже сказал, — пробормотал Лэнг, снова наливая себе вина. — Они хотели узнать, действительно ли квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Я обещал подумать.
— Фрэнк, если ты сейчас же не ответишь на мой вопрос, ты уже больше никогда не сможешь ответить.
Лэнг поднял стакан и посмотрел сквозь него.
— Да она еще смеет угрожать мне! — Он хихикнул. — Она! Мне!
— Ты собираешься выступить против него в качестве свидетеля?
Он выпил вино и повернулся к ней.
— Я еще не решил, — злобно сказал он. — А какое я приму решение, не твое дело, и пошла ты к черту!
— Я ухожу.
— Куда?
Энн направилась было к дверям, но остановилась и бросила на него презрительный взгляд.
— А ты не знаешь?
— А! Моя женушка с кислой мордочкой, кажется, покидает меня после стольких лет супружеского блаженства?
— Не называй меня так!
— А что? Это слишком мягко? — Он ухмыльнулся. — Лэнг — многоженец, Лэнг — пьяница, а теперь Лэнг — женоненавистник. Скажешь что-нибудь новенькое?
— Да, — ответила она дрожащим от гнева голосом. — Лэнг — лжец, Лэнг — трус, Лэнг — Иуда!