Бен удивился, почему Лэнг не упомянул в дарственной надписи Эллен, однако она сама, казалось, не обратила на это никакого внимания. Он тут же позвонил Лэнгу, но выяснилось, что его телефон выключен. Позже Блау написал Лэнгу письмо, в котором поблагодарил за подарок.
— Эллен, — сказал Бен однажды, — завтра открывается всемирная выставка. Что, если нам попросить маму побыть с маленькой Стеллой, а самим отправиться туда?
— Согласна.
— Мы смогли бы осмотреть советский павильон, о котором так много говорят.
— А почему бы и нет? — улыбнулась Эллен и вдруг серьезно спросила:
— Ты хочешь, чтобы я вступила в партию?
— Конечно, если ты сама хочешь.
— А почему ты никогда не спрашивал меня?
— Я не знал, как ты отнесешься к этому.
— А я и сама не знаю. Как, по-твоему, можно мне побывать на собрании?
Бен усмехнулся и тоном заговорщика проговорил:
— Я сегодня же по телеграфу запрошу Москву.
— Пожалуйста, — ответила Эллен, целуя его.
10. Май — август 1939 года
В телеграмме говорилось:
«ЧУДЕСНАЯ РУКОПИСЬ. НАМЕРЕНЫ ИЗДАТЬ СЕНТЯБРЕ. ПОЖАЛУЙСТА ЗАЙДИТЕ КО МНЕ. ЧЭДВИК»
Бен и Эллен запрыгали от радости. Эллен сейчас же отправила Бена к редактору. Тот снова рассыпался в похвалах, но сразу заявил, что хочет просить Бена сделать в рукописи несколько незначительных поправок. Например, к чему эти богохульства солдат?
— Но именно так они выражались! — возразил Бен.
Чэдвик улыбнулся:
— Правильно, но жизнь — это одно, а литература — совсем другое. Если мы оставим в книге такие выражения, они могут оскорбить читателей, и книгу будут плохо покупать.
У Бена чуть не сорвалось: «Я не изменю ни одного слова, ни одной запятой!», но он вовремя сдержался.
— Ну что ж, — вздохнул он. — Ставьте многоточия.
Чэдвик кивнул головой.
— Я волнуюсь за вашу книгу гораздо больше, чем мои коллеги. — Бен с недоумением взглянул на него. — Видите ли, я республиканец, а вы тут высказываете довольно радикальные взгляды.
— Ну, уж взгляды-то я менять не намерен, — решительно заявил Блау.
Чэдвик улыбнулся, и на его лице появилось еще больше морщин.
— А я и не прошу вас об этом, — сухо ответил он, — потому что свято верю в свободу слова и печати. Но кое-кто из коллег не разделяет моих убеждений.
Наконец-то Бен понял, к чему клонит Чэдвик: издатель не станет спешить с выпуском книги в свет, но коль скоро договор подписан, он будет вынужден его выполнять. Чэдвик снимал с себя ответственность. Он хотел, чтобы Бен знал, кого следует винить, если фирма не выделит больших средств на рекламу книги.
— Но Лэнг в своей книге тоже ставит очень острые вопросы, — сказал Бен, и Чэдвик кивнул в знак согласия.
— Лэнг может позволить себе такую роскошь.
— Я сейчас же начну окончательно отделывать рукопись, — пообещал Бен.
— Да, да, конечно! Вы так быстро написали книгу, что мы будем выплачивать вам еженедельные суммы еще в течение трех месяцев.
Заметив, что Бен готов вспылить, Чэдвик положил руку ему на плечо.
— Я давно уже не читал ничего подобного, Бен. Вы должны радоваться! Это настоящая литература.
«Радоваться! — думал Бен, уходя от редактора. — Чему тут радоваться, если судьба книги предрешена еще до того, как критики разделаются с ней?»
Спустя две недели Эллен получила приглашение на партийное собрание, которое состоялось у них на квартире, на Сидней-плейс. Международное положение становилось напряженнее с каждым днем, и Бен решил, что Эллен сможет принять участие в обсуждении вопроса.
Теперь он каждый день вспоминал свой разговор с Эдом Бушем в поезде между Бург-Мадам и Парижем. «Мы возвратимся домой как раз вовремя, чтобы оказаться призванными в американскую армию», — предсказывал Эд. Он немного ошибся во времени, но вообще-то правильно предугадал развитие событий.
В начале мая Гитлер и Муссолини объявили о своем намерении заключить итало-германский военно-политический союз, и во второй половине мая в Берлине был подписан соответствующий договор. Вооружение Германии и Италии велось такими бешеными темпами, что только слепец или явный соучастник этого преступления мог отрицать всю обоснованность марксистского анализа сущности фашизма.