— Мистер Табак-чик. Правила нашей комиссии не позволяют адвокату спорить…
— …ибо в таком случае мы потребуем права перекрестного допроса этого свидетеля.
— Никаких перекрестных допросов мы вам устраивать не позволим. А если вы будете настаивать, я прикажу удалить вас из зала. Никто никого ни в чем не обвиняет. Мы вызвали этого свидетеля, так как считаем, что он располагает определенными сведениями, важными для безопасности нашей страны, и…
— Прошу прощения, господин председатель, но, по-моему, свидетель еще не ответил на заданный ему вопрос.
— Вот я и предлагаю ему ответить.
— Я отвечаю, сэр, что не сделал ничего, что давало бы право вам или любому правительственному учреждению судить меня или хотя бы обвинять в чем-то. Первая поправка…
— Я вижу, что вы, как и все другие коммунисты, которых мы вызывали сюда, хорошо заучили свою роль.
(Снова раздались неодобрительные восклицания из публики, но на этот раз направленные явно в адрес председателя).
— Вот видите? У вас уже готов ответ. Зачем же вы спрашиваете меня?
— Какой ответ, мистер Блау?
— По-вашему, я коммунист. Возможно, вы правы. Но если я признаюсь в этом, вы постараетесь опорочить мое имя на всю страну. А у нас есть еще много людей, которые, даже не зная, что такое коммунист, под влиянием систематической пропаганды относятся к коммунистам враждебно.
— Это и есть ваш ответ?
— Дайте мне кончить. Допустим, я отвечу: да, я коммунист — тогда вы спросите, кого еще из коммунистов я знаю. Но если бы я был коммунистом, я никогда не назвал бы имена других членов партии, как никогда не назову даже фамилии членов своего профсоюза. Если же я отвечу: «Нет, я не коммунист», то…
— Мы не просили вас произносить речь, мистер Блау.
— Нет, не просили. Суть дела заключается в следующем. Мне тридцать семь лет. Изучая жизнь, я приобрел определенные убеждения и никогда не боялся высказывать их. Мои взгляды хорошо известны; тысячам людей я открыто говорил, во что я верю. Но вам, если вы попытаетесь заставить меня, я не скажу ничего, даже какой сегодня день недели. И так на моем месте поступил бы каждый порядочный американец…
(Продолжительные аплодисменты).
— Вы работаете в коммунистической газете «Дейли уоркер»?
— А разве вы этого не знаете?
— Неужели вы не можете ответить даже на такой вопрос, мистер Блау?
— Не понимаю, зачем спрашивать о том, что вы уже знаете. (Он снова почувствовал прикосновение руки Табачника к своему колену).
— Вы работали раньше в газете «Глоб тайме»?
— Комплект «Глоб тайме» есть в нью-йоркской публичной библиотеке.
— Видимо, вы добиваетесь, мистер Блау, чтобы мы вынесли решение об оскорблении конгресса Соединенных Штатов.
— Вы пытаетесь запугать меня, господин конгрессмен? Но знайте: если меня и может кто-нибудь запугать, то только не вы.
(В зале раздались аплодисменты и послышались неодобрительные возгласы).
— Никто не пытается запугать вас, мистер Блау. Все, что мы пытаемся сделать… все, что наша комиссия пытается сделать, это…
Фрэнсис Лэнг слушал радио, сидя в своем кабинете. В руке он держал фужер с коньяком и содовой водой. Энн Лэнг сидела рядом в кресле, а Пегги О’Брайен — за своим столиком в углу кабинета, записывая радиопередачу на стенографической машинке.
Лэнга чрезвычайно взволновало все, что он слышал. Он чего-то ждал, хотя и сам не мог бы сказать, чего именно. Он чувствовал, что жена пристально следит за ним, но избегал встречаться с ней взглядом.
…— Я знаю, что такое сила и насилие, господин председатель. Я сам применял их, защищая Соединенные Штаты Америки и их конституцию, и в случае необходимости снова применю против врагов нашего народа — внешних и внутренних.
— Вы примените их против России?
— Разве мы воюем с Россией?
— Ну, а если бы воевали?
— Попробуйте начните такую войну, господин конгрессмен, и вы в тот же день узнаете мой ответ!
— Ну, а если Россия нападет на нас?
— За тридцать лет своего существования Россия еще ни на кого не нападала.
— А на маленькую Финляндию?
— Вы, очевидно, господин конгрессмен, считаете меня и всех остальных американцев простачками.
— Почему?
— Потому что всякий, кто читал хотя бы буржуазные газеты во время финской кампании, прекрасно знает, что конфликт был нагло спровоцирован финнами. Англичане задолго до того, как выступил Советский Союз, посылали деньги и оружие генералу Маннергейму и строили «линию Маннергейма», а Франция отправляла самолеты и готовилась послать свои войска. Но Советский Союз вовремя во всем разобрался.