— Ты отказался жить в городе, — заявила Лилит.
— Ну и что? Тут просто удобней. Поле рядом. Это ничего не значит.
— А как по мне, ещё как значит, — она сощурила глаза и уставила руки в бока. — «Я не имею желания здесь оставаться», — вот что это значит. — «Вы мне неинтересны. Я просто отработаю свою зарплату и свалю».
— И что в этом плохого? — рявкнул я. — Все так делают! Пашут, чтобы заработать, и сваливают.
— Но может… — она прикусила нижнюю губу. — Может, если бы ты узнал нас получше… То перестал бы считать ЭС-И таким враждебным. И тебе бы захотелось остаться.
Последние слова она выговорила шепотом.
А я застыл, как истукан: вот сейчас она говорит искренне, или опять играет?
Хрен проссышь.
— Я хотел узнать тебя получше, — наконец выдавил я, с удивлением понимая, что пытаюсь оправдаться. — И что в результате? Понял, что меня здесь все ненавидят и получил по морде.
— Да ну? — стремительно развернувшись, Лилит сделала шаг к двери. Но потом обернулась. — Просто сдашься?
Вдох, выдох. Вдох…
— Я не могу остаться, — успокоившись, сказал я. — У меня дочь. Я живу ради неё. Если я не вернусь — она меня просто забудет.
— А вот и нет, — не знал, что улыбка может жалить. — Ты живёшь ради СЕБЯ, Тим. Пытаешься всем доказать, что ты — чемпион. Но знаешь, что?.. Ничего у тебя не выйдет. Потому что ты БОИШЬСЯ. Боишься узнать что-то новое, сделать то, чего не делал никогда. Боишься, что тебе снова сделают БОЛЬНО. Ты — неудачник, Тим. Никчёмная дырка от бублика.
И она хлопнула дверью.
В которую я со всей дури запустил подушкой…
А потом дверь открылась опять. В щель просунулась голова Лилит.
Я зарычал.
— Чтоб ты знал: дети никогда не забывают тех, кого любят.
Дверь закрылась. Решительные шаги затихли вдали.
А я без сил рухнул на диван. Обнял первую попавшуюся подушку и закрыл глаза.
Буду спать здесь.
К тому уёжищу с единорогами я и на выстрел не подойду…
— А он точно живой?..
— Да вроде дышит.
— А нос у него не горячий? Слизь не капает?
— Может, просто его разбудить?
А этот рассудительный голос я узнал.
Андромеда.
Попытался продрать глаза…
Прямо мне в лицо уставилась пучеглазая харя с носом трубочкой, колючей бородой и в ярком, желто-полосатом халате.
— Мама дорогая!
Подскочив, я запустил в харю подушкой, которую обнимал во время сна.
Здоровенную, размером с хорошего кота, пчелу снесло в угол комнаты и накрыло подушкой. Из-под неё послышались громкие ругательства.
А я оглядел команду. Не всю: некоторые просто не смогли протиснуться в узкую, рассчитанную на человека, дверь.
Но здесь были Гефест, Андромеда — в присутствии горгонид комната съёжилась, сделавшись похожей на шкаф; Тарара, котообразный Мануэль и осьминог Мефодий.
А ещё — громадная пчела. Она выбралась из-под подушки и теперь, сердито жужжа, кружила у меня над головой…
— Что это, нахрен, такое? — почувствовав, что в голосе проскакивают истеричные нотки, я постарался расслабиться.
Не вышло.
— Я вижу, пациент скорее жив, чем мёртв, — изрекла пчела хорошо поставленным шаляпинским басом. — Бывайте, ребятишки. Меня ждут пациенты, которым действительно нужна помощь.
И вылетела в дверь.
Я вздохнул с облегчением. Не то, чтобы я боюсь насекомых. Аллергии на пчёл тоже нет. Но если покусает такой здоровенный экземпляр… Думаю, меня раздует до размеров дракона.
— Что вы здесь делаете?
Прекрасно, Тим. Только этого тебе и не хватало, для поднятия авторитета: чтоб команда нашла тренера в розовой спальне с единорогами…
Увижу Лилит — убью.
— Вы сказали, что вечером тренировка, тренер, — робко поднял лапку Тарара. — А сами не пришли.
Остальные закивали.
Я с силой потёр лицо.
— А что, уже вечер?
— Уже, нахрен, ночь! — Руперт. Не вошел, но стоит в коридоре. И… Он что, меня передразнивает?
С другой стороны, это хороший знак: они здесь. Не разбежались, обрадовавшись, что тренер не вышел на поле…
— Дайте мне пару минут, — сказал я, спуская ноги с дивана.
По толпе прокатилась волна сдержанного восторга.
— Он почти такой же волосатый, как ты, Мефодий, — поделился шепотом Тарара.
— А ну пошли отсюда! — рявкнул я во всю силу лёгких. — Двадцать кругов по полю и по сто отжиманий.
Интересно: кто меня раздел? — розовый плед, когда я сел, свалился на пол, и с облегчением я заметил, что трусы всё-таки на месте.