За спиной раздались громкие хлопки.
— Шустрик, сидеть!
Мяч замер у моих ног. А я повернулся к гостю. Точнее, к гостье…
— Чего надо?
Зебрина выглядела, как обычно: джинсы, майка, всклокоченная рыжая чёлка…
Но в глазах её иногда мелькало нечто древнее, рептилоидное, равнодушное… Как у черепахи, которая ест одуванчик.
— Дрессируешь мяч, как я посмотрю, — заметила девица, не ответив на мой вопрос.
— Мячи дрессировке не поддаются, — нравоучительно заметил я, сажая Шустрика в садок. — Они растения, если ты ещё не знала.
— Хочешь использовать против «Сынов»? Как секретное оружие?..
Вот что меня бесит в подростках: они никогда не слушают то, что им говорят. Гнут свою линию, и хоть гол на голове чеши.
— Если ты к Руперту, то он ещё спит, — сказал я. — А будить дракона… Ну, ты и сама знаешь.
— Вообще-то я к тебе.
— Ух ты. Не верю счастью. И чем обязан?
— Ты меня не любишь.
Я посмотрел на неё из-под руки. Задница как раз всплыл над стеной стадиона, и залил поле ярким, не оставляющим теней светом.
— Когда мы только познакомились, ты обещала меня спалить. Сделать трупом.
— Пхе! — девица сморщила конопатый носик. — Макса я тоже сколько раз обещала спалить. И даже палила, чего уж там.
Я содрогнулся.
— Знаешь, в отличие от Макса я — не дракон. Обычные люди, если ты не знала, не слишком пожароустойчивы. Они имеют обыкновение обугливаться.
— Не разговаривай со мной, как с ребёнком!
— А ты не веди себя, как ребёнок.
Секунд тридцать мы прожигали друг друга взглядами. Я не выдержал первым.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
— Ты должен научить меня играть в футбол.
С минуту я изучал её фигуру.
Тощая, бёдра по-пацанячьи узкие, грудь еле намечается… Но руки-ноги крепкие, явно привыкшие к нагрузкам. Осанка прямая, гордая головка крепко сидит на хорошей шее…
Из неё мог бы выйти толк.
Все в Сан-Инферно хотят играть в футбол, — сказал мастер Скопик.
— Я тебе ничего не должен.
— Но…
— Я не смогу тебе доверять. Мы забились с твоим парнем, и если ты будешь здесь ошиваться, многим это не понравится.
— То есть, не понравится тебе, — с нажимом произнесла Зебрина.
— Рад, что ты всё поняла, — я коротко улыбнулся и пошел к садку с мячом.
— Я тоже поспорила с Максом, — крикнула она мне в спину. Я остановился.
— Что? — невольно я развернулся и опять подошел к ней. — Что ты сказала?
— Ну… — Зебрина копнула носком туфли траву. — Ты же понял уже, какой он, да? Круче нас только яйца, выше нас только горы… Убить иногда хочется.
— То есть… Ты хочешь играть в футбол, чтобы что-то ему доказать?
— Да. То есть, нет. То есть… Я всем хочу доказать.
Дочь Вито Коломбо, — напомнил я себе. — На хрена тебе этот геморрой?
— Извини, — я даже издал сочувствующий вздох. — Девчонок в футбол не берут.
Сколько раз меня выручала эта фраза…
— Лолита играет в «Сынах». И Андромеда. Ты поставил её капитаном!
Чёрт.
— Вот когда вырастешь, и станешь такой же мудрой, и двухметровой, как Андромеда, тогда и…
Я еле отскочил.
Язык пламени был ярким, как Задница, и длинным, словно кто-то стрелял из армейского огнемёта.
— Ты что, сглузду двинулась?.. — кажется, именно это выражение применяла Лилит. Мне понравилось.
— Издеваешься, да? — закричала Зебрина. Личико её побледнело, веснушки выступили, как капли крови.
— Это Я издеваюсь?..
Рукав олимпийки тлел. Я это заметил, только когда почувствовал жар в районе локтя… Пришлось содрать её с себя и хорошенько потоптать ногами.
— Ты прекрасно знаешь, что на мне лежит проклятье! — закричала Зебрина. — Я никогда не вырасту! Я всегда буду подростком, и всегда и все будут надо мной смеяться.
Она отвернулась.
Плечи вздрагивали, над полем разносились глухие сдавленные звуки…
Некоторое время я прикидывал: врёт, чтобы вызвать жалость? Из любви к искусству? Или… говорит правду.
Претерпев немалую внутреннюю борьбу, подошел и аккуратно притронулся к обтянутому майкой плечу. Ненавижу, когда бабы ревут. Особенно, когда эти бабы — дети.
— Не плачь, — попросил я. — Я правда не знал. Ну извини. Прости меня.
Вот сейчас она обернётся, и рассмеётся мне в лицо.
Обернулась.
Глаза заплаканы, нос покраснел.