А драконы? В моей команде теперь двое… Или, как я говорил про себя, полтора. Один дракон, и одна дракошка.
Они могли делать всё, что угодно. Даже Руперт несколько пересмотрел взгляды на своё же место в команде: когда я только появился, он хотел только забивать. И не мыслил себя вне должности капитана.
Сейчас же он беспрекословно подчинялся Андромеде, и легко отдавал пасы.
Чтобы научиться командовать, надо уметь подчиняться, — говорил дед.
Впрочем, сам он был человеком глубоко аполитичным, и сроду никому не подчинялся, кроме бабушки.
Перед матчем я долго размышлял над комбинациями. Всю голову себе сломал, неоднократно пожалев, что не озаботился подыскать второго тренера или хотя бы помощника.
С кем посоветоваться? В чьих глазах увидеть отражение правильности или неправильности своих поступков?
Нужен свидетель, — всегда говорил дед. — Что бы мы ни делали, как бы ни жили — нужно, чтобы рядом был тот, кто заметит. Человек — он как дерево в лесу. Если некому заметить его жизнь, то не факт, что он жил вообще…
Мои поступки, бляха медная, незамеченными не пройдут.
И тем тяжелее ответственность: в случае провала, виноват буду только я. Один.
Но это и к лучшему: я уеду, а ребятам ещё играть и играть.
Лилит, как только об этом услышала, молча выбралась из моей постели и ушла. Больше мы не виделись.
Нет, она никуда не делась: я слышал её голос в коридорах стадиона, я регулярно находил в раздевалке ништяки, которые она оставляла для ребят… Но саму ведьму больше не встречал.
Ни разу.
Не понимаю, и чего она взъелась? Я ведь никогда не скрывал, что эта работа для меня — временная.
Глазастик ждёт. Я не могу её подвести. Только не снова.
Я напряженно следил за ребятами.
Пока, несмотря на агрессивную игру Сынов, всё шло неплохо…
Четыре-три-три, тотальный футбол Ринуса Михельса.
После долгих мучений я пришел к выводу, что это будет оптимальной стратегией для таких футболистов, как мои.
И я, блин, оказался прав!
Двадцать третья минута матча.
У «Задниц» полная жопа.
Нас постепенно выдавили к своим воротам, а мяч контролировали так плотно, что подобраться к нему не мог даже Тарара.
Всё, что мы планировали, всё, чему я учил на тренировках, летело к свиням собачьим.
Серёга ходил на предыдущие матчи. Конечно, он узнал стратегию. И ещё: каким бы гнилым человеком он не был, тренером он был очешуенным.
Макс по праву мог гордиться тем, как играет его команда.
На двадцать пятой минуте Лолита забила гол.
Время растянулось, как резиновая простыня, в центр которой бросили свинцовое грузило.
Я видел мрачное лицо Руперта, упрямо вздёрнутый нос ещё не до конца осознавшей катастрофу Зебрины, и огромные, подёрнутые оранжевыми всполохами глаза Андромеды…
После этого гола всё и покатилось через пень-колоду.
Начавшего атаку Уриэля повалили минотавры. Гефест бросился мстить, но его остановила Андромеда.
Ахиллес был настолько близок к тому, чтобы забить гол, что болельщики начали праздновать заранее, но в последний момент он засомневался, отдал пас Руперту, и тот промахнулся.
Трибуны уже не походили на пасторальное одуванчиковое поле. Выглядели они так, словно по цветочкам промчалась утыканная шипами колесница.
Профуканный голевой момент окончательно лишил Задниц уверенности. Я видел, что ребята растеряны, что играют они на одном упрямстве.
Андромеда пыталась переломить ситуацию: бросила резкое слово Гефесту, приободрила Тарару, вздрючила Руперта, собрала вокруг себя остальных…
Последовала череда быстрых атак.
И ни одна не достигла успеха.
Кабзда.
Так я называл момент, когда игра вдруг давала сбой. Ненавижу это чувство.
До конца матча туева хуча времени, и казалось бы: играй — не хочу… Но чувствуется: команда сдалась.
Ребята просто тянули время. Они больше не предпринимали атак. Подолгу стояли на месте и просто ждали, когда же эта срань закончится.
Кабзда.
Сглотнув сухим горлом, я внимательно присмотрелся к игрокам.
Никто, кроме меня, кабзды не заметил — она была в зачаточном состоянии, ребята и сами ещё не поняли, что игру они уже слили, и осталось просто дотерпеть…
Задницы навсегда!.. — заорал я, приложив ладони рупором ко рту.
Да… Да… — заметалось эхо, отталкиваясь от трибун.
Мой голос потонул в общем гвалте, царящем на стадионе во время матча.
Я набрал в лёгкие как можно больше воздуха, и заорал так, как не орал, наверное, никогда: