— Мы отомстим за Руперта, тренер.
Андромеда демонстративно застегнула кованый лифчик. Обычно на игры она его не надевала. Но сейчас, напяленный поверх майки с номером, он смотрелся неуместно, угрожающе и совершенно однозначно.
Это война, — как бы говорил он. — Война на уничтожение.
— Мстить надо не дракой, — я вспомнил ободранные костяшки Макса. — Мстить надо мастерством. Превосходством на поле. Если мы победим…
— У них теперь преимущество, — угрюмо перебила Зебрина. — Без Руперта нас осталось всего десять.
— Нас всё ещё одиннадцать, — сказал я.
— Ух ты, — Зебрина сощурилась и шмыгнула носом. — Вы всё-таки решились выпустить на поле Ролло? А что? Неплохая стратегия…
— Нет. Я имел в виду совсем другого игрока.
Вот теперь на меня уставились с полным непониманием.
И только падший ангел Уриэль, слегка усмехнувшись, открыл свою сумку и достал свежий, ненадёванный комплект формы.
— Номер десять подойдёт, тренер? — спросил он, протягивая мне зелёно-желтую стопку.
— Спасибо, брат, — приняв форму, я стянул через голову олимпийку вместе с майкой. — Но… Как ты догадался?
— Просто вы этого хотите больше всего на свете, тренер, — ответил ангел.
— Ангелы видят в наших сердцах, — благоговейно прошептала Андромеда. И посмотрела на меня сияющими глазами. — Это правда, тренер? Вы выйдете на поле? Вместе с нами?..
— Отныне я не тренер. Зовите меня Тимур, ребята.
Я уже натянул майку, спортивные трусы, и прыгал, одновременно разминаясь и проверяя, хорошо ли затянуты шнурки на бутсах.
— Урра! — Тарара вскинул к потолку верхние лапки. — Задницы навсегда!..
— Да!.. — подхватили остальные.
— Задницы как звезда!
— Да!..
— Задницы всем дадут дрозда!
— Да!
Так мы и вышли на поле, скандируя кричалку собственного сочинения.
Господи. Если ты есть на этом свете. Спасибо, спасибо, спасибо тебе за то, что дал мне испытать это чувство ещё раз…
— Ты дурак, тренер, — мастер Скопик флегматично отметил в блокнотике замену игрока. — Всего лишь человек. На поле ты будешь — как окурок сигареты перед дыханием дракона.
Я широко улыбнулся.
Наконец-то мускулы лица вели себя, как надо! Я был безмерно, по-настоящему счастлив…
— Иди ты в жопу, — доброжелательно сказал я Скопику и побежал к своим.
Ну и хрен с ним, если влепит горчичник за неуважение к судье…
Но дельную мысль он высказал.
По сравнению с горгонидами, октапоидами и минотаврами, я — как ромашка на пути комбайна. Это видно, и это прекрасно все понимают.
Этим надо воспользоваться.
Я сорвался с места, как только прозвучал свисток к началу игры. Никто от меня этого не ожидал — особенно, Сыны Анархии.
Наверняка они сейчас пребывают в такой же растерянности, как и мои ребята, — напомнил я себе.
Но сейчас мы в равных условиях. Я больше не тренер. Я футболист.
Я футболист! — подхватив мяч, я что есть сил погнал его к воротам противника.
Мяч был свежий, отдохнувший и не такой лохматый, как в первом тайме. Он зубасто щерился, рычал и норовил вцепиться в носок бутсы.
Вся тонкость в том, чтобы гнать его, не давая вцепиться в себя или отвлечься на что-нибудь интересное, например, других игроков…
Все: и свои, и чужие, остались страшно далеко позади — метрах в трёх.
У меня уйма времени.
Мысленно прикинув, где проходит одиннадцатиметровая отметка, я побежал ещё быстрее, а потом поддел мяч носком бутсы и запустил его в полёт.
И глядя в его безумные, выпученные от возбуждения глаза, слыша его победный вопль, я вдруг понял одну простую вещь.
Надо было понять её раньше, но мешали всякие условности, стереотипы и застарелые привычки…
МЯЧ — ТАКОЙ ЖЕ ИГРОК.
Только играет он один, против всех.
Залетев в сетку с хорошим ускорением, он так её натянул, что чуть не повалил ворота.
— ГО-О-ОЛ!
Я вскинул руки.
Целое мгновение болельщики не понимали, что случилось. Ведь свисток прозвучал не более тридцати секунд назад, некоторые и усесться-то как следует не успели… А теперь опять вскакивать?
Издалека, с центра поля, на меня смотрела Лолита — центр-форвард команды Сынов.
Поймав мой взгляд, она отдала беззвучный салют. А потом повернулась к своим.
А вот теперь всё и начнётся, — я мстительно улыбнулся.
С тех пор, как подошвы бутс коснулись травы, я непрерывно улыбался.
Не скалился, не щерился и не усмехался.