ЖОРЖ: Мы же все друзья, а о чем мы с вами говорим? О резиновых сапогах и провальной режиссуре этого англичанина! Этот Барри милый, но это не профессия, он не режиссер. Импровизация уже не проходит! Нет, поверьте мне! Давайте обойдемся без споров. Поговорим об «Антидоте»!
АРНОЛЬД: Вы же здесь именно из-за этого, так ведь?
ИВАН: Конечно, мы здесь, чтобы поговорить об «Антидоте». Давай, Жорж! Расскажи нам, как ты видишь «Антидот».
ЖОРЖ: «Антидот» будет фильмом со вставными эпизодами, как и мои предыдущие картины, не забывая о содержании в ущерб форме, ни о форме в ущерб содержанию, поскольку, как говорил Аристотель, связь между формой и содержание составляет безумие. Нет ни одного гения, в котором не было бы хоть капли безумия, и поэтому Ницше, основавший свою радикальную критику на кантианских основах познания и рациональной научности, декларировал, что существует не любовь к истине, одушевляющая человека, но страсть к жизни, вот поэтому Ницше выражался хлесткими афоризмами, а закончил жизнь, погрузившись в пучину безумия.
ИВАН: Ницше — гений! Какова его шутка про сверхчеловека! Надо бы об этом подумать. Ницше — он же практически изобретатель Супермена!
ДАН: Супермен — да! Ницше — нет!
КАТРИН: (Арнольду) Когда вы приступаете к работе над ролью, вы используете психологию, чтобы сделать вашего характер персонажа богаче?
АРНОЛЬД: Случалось.
КАТРИН: Есть режиссеры, которые не выносят разговоров о психологии.
АРНОЛЬД: Знаете, в нашей профессии можно найти кого угодно — и настоящих гениев, и полных бездарностей. Постановочная группа — это всегда семья, большая семья, в которой не без урода, впрочем.
ДАН: Который не постесняется настучать на тебя в налоговую!
АРНОЛЬД: Какая-то сволочь настучала на тебя в налоговую?
ДАН: Один Иуда!
АРНОЛЬД: Только не говори мне, что он здесь, среди нас!
ДАН: Он — нет, но член его семьи — да, его брат.
ИВАН: Это точно не я, я единственный сын.
ЖОРЖ: Жорж, а у тебя есть брат?
ДАН: Конечно, у него есть братик, продажный бухгалтер, доносчик, завистник, стукач. Но лучше я не буду говорить об этом мелком мошеннике, мне запретили кардиологи, в последний раз я очутился в реанимации, пристегнутый к больничной постели. Мне делали электрошок, мне делали операцию на открытом сердце, тройное коронарное шунтирование… Кроме того, эти мерзавцы воспользовались тем, что я был в коме, и вырвали мне четыре зуба мудрости! Это вызвало инфекцию, которая опустилась в гланды, и пришлось делать еще одну операцию… Вот поэтому, чем меньше я говорю о твоем братце, тем лучше себя чувствую!
АРНОЛЬД: Вот этого мне и не хватало, этого чувства сообщничества, ощущения сговора между нами. Я счастлив снова вас обрести.
Арнольд протягивает бокал Марион.
АРНОЛЬД: За то, что мы вновь обрели друг друга!
Он поднимает бокал.
МАРИОН: За тебя, Марион!
Чокаются.
ДАН: За нас!
ЖОРЖ: За фильм!
Все пьют.
АРНОЛЬД: Сигару? Сигару?
Жорж берет сигару.
ИВАН: Нет, спасибо, я курю трубку.
Иван достает трубку из кармана пиджака.
ЖОРЖ: Ты куришь сигары все той же марки?! Да, ты всегда знал толк в хороших вещах! Именно это я говорил Катрин, рассказывая о твоей манере вживаться в роль! Страсберг и Станиславский могут отдыхать, свободны! У тебя не просто свой актерский метод, у тебя суперметод! Ты не просто феномен, ты мегафеномен!
ДАН: Все здесь сходятся на том, что ты самый великий!
АРНОЛЬД: Ах, вот как? Тогда почему вы мне позволили выпасть на целых десять лет?
Неловкое молчание.