- Ты? Ты сделал это, чтобы наши отношения прекратились?
Мне тяжело было говорить, будто невидимая рука сжимала мое горло.
- Не только. Я же говорил, что считаю: вампиры должны быть полезны этой стране.
Поднявшись на ноги, я сжала пальцами виски и зарычала.
- Он уехал в эту долбаную Намибию. Из-за тебя!
- Я сам жалею, что поступил так, - отец оставался спокоен. - Моя дочь страдает. Дикие, не сдерживаемые противодействующей силой, совершают все больше убийств.
Я встала перед отцом, сжав ладони в кулаки. Меня просто колотило от злости.
- Я…
- Ненавидишь меня? - Патрик Аддерли усмехнулся. - Не стоит. Я уже наказан.
Отец встает, поворачивается ко мне спиной. Халат скользит, обнажая спину, и я вижу свежие шрамы от плети на его коже.
Я вскрикиваю и прикрываю рот ладонью.
- Что случилось? Кто это сделал?
- Я сам, разумеется, - ответил отец, вновь садясь на лежак. - Родная, сейчас главное для меня — исправить свои ошибки. Действия. Потому как я не знаю, каким словами просить твоего прощения.
Я опустилась рядом с отцом, пытаясь расслышать его голос сквозь шум крови в ушах.
- Ты что-то говорил о связи отсутствия Мориса и возросшей активностью Диких?
Патрик Аддерли протянул мне стакан с джином.
- Выпей. Дело в том, Морган, что некоторые представители каждой из рас относятся к Потомкам. Тем, в чьих венах течет кровь ангелов, Лоа или связанных с первыми духами.
- Потомки? - повторила я.
Отец кивнул.
- Знать, как называют это… наиболее радикально настроенные элементы.
Да, я слышала об этом делении. Но не принимала всерьез.
- Как ты уже поняла, твой вамп — Потомок. Одна из центральных фигур в этом городе по сдерживанию тех, кто сам не может совладать с силой. И с его исчезновением ситуация серьезно ухудшилась. Трупов все больше, а сегодня жертвой стал мой друг.
***
После этих слов воцарилась тишина. Прерывая затянувшееся молчание, я взяла отца за руку.
Я решила сделать шаг навстречу, невзирая на его ошибки. В конце концов, это мой отец, который учил меня кататься на роликах и лечил мои раны от осколков разбившихся розовых очков.
- Знаешь, папа, сенатор Морли — не единственная жертва сегодня, - сказала я.
Патрик Аддерли пристально посмотрел на меня.
- О чем ты, родная?
Вздохнув, я честно рассказала отцу обо всем, что случилось этим вечером.
Отец притянул меня к себе и обнял. Я чувствовала, насколько он боится - за меня.
- Главное, что с тобой все хорошо. Но на будущее, возможно, стоит посадить тебя под домашний арест.
- Отличная шутка, - улыбнулась я.
Несколько мгновений мы сидели в тишине, нарушаемой лишь плеском бирюзовой, почти светящейся воды. Вряд ли Патрик Аддерли был расстроен смертью сенатора Хэмфилда — они всегда исповедовали разные ценности. Но, несомненно, отец оценивал сейчас полученную информацию. Переваривал, будто змея свою добычу, вдруг подумала я, увидев его тяжелый, застывший взгляд.
- Родная, ты ведь сохранила платок Мориса? - неожиданно спросил отец.
- Конечно.
После возвращения из лаборатории я трепетно хранила этот платок едва ли не в шкатулке из слоновой кости, обитой бархатом. Это придавало моим страданиям и моей тоске по Морису преувеличено пафосный характер, а юмор — он всегда помогает справиться с проблемами.
- Ты спрашивала, есть ли ритуал, который поможет узнать о судьбе Мориса. Так вот, есть, - отец поднялся на ноги и едва заметно мне улыбнулся. - Идем. Не стоит терять надежду. Все же Морис - Потомок. Он достаточно силен, чтобы справиться с яростью ангелов.
Ритуал?
- Это не повредит… тебе? - с сомнением спросила я, вспомнив о его свежих шрамах.
- Милая, хуже не будет, - отец спокойно пожал плечами. - Необходимо переодеться.
Я знала, что в его личной коллекции находится несколько очень редких и ценных икон. И сегодня одна из них должна помочь мне узнать о судьбе моего вампа.
«Всевидящее Око» в богатой шате. Огонь восковых свечей, освещающих кабинет отца, струится по золоту и янтарю ризы, как мед. Отец кладет икону в широкую бронзовую чашу и медленно льет ледяную воду.
После жестом показывает, чтобы я опустила платок.
Кровь, оставшаяся в волокнах шелковой ткани, тонкими линиями очерчивает три круга на иконе, окрашивая воду в неожиданно яркий алый цвет.
Отец произносит молитву на латыни, и я замечаю, как с каждым словом, холодным, ладанным, вода становится непроницаемой, как зеркало.
***
И я вижу образы. Безжалостно четкие.
Песчаные дюны, желтые, как шафран. Раскаленный воздух мерцает и дрожит — Солнце в зените. Силуэты высоких чернокожих мужчин плавятся в мареве, будто шоколадные капли в песочном печенье. Под кроной дерева с темно-зелеными жесткими листьями я вижу Мориса, и сердце мое пропускает удар. Меня бросает в жар — а затем кончики моих пальцев леденеют.