– А мне нравится быть одной.
– Я знаю, – сказала Алисия, – что тебе нравится быть одной. Мне не нравится, что тебе нравится быть одной. А если несчастный случай? Ты совсем одна. Можешь причинить себе вред.
– Кто-нибудь другой мог бы причинить мне вред, если бы он тут был.
– Вас разве не проверяют на паранойю («вас» в данном случае означало «пилотов»)?
– Я хочу столь малого... – начала было Анге. Однако, коротко вздохнув, сдалась.
– Людям нравится быть с людьми, – сказала Алисия серьезным тоном. Такова их природа.
– Я тоже человек, – сказала Анге Млинко. – А моя природа не такова. Больше тебе скажу: нужность людей сильно преувеличена.
Алисия сложила губы в форме знака ~.
– Ты не первая, кто после развода впал в мизантропию, знаешь ли. Как только снова начнешь встречаться, эта холодная отстраненность от человечества растает, как снег. Тут-то ты избавишься от внутреннего Скруджа и перезагрузишь улыбку.
Анге не стала спорить, однако ее стремление к одиночеству не имело никакого отношения к разводу, который случился три года тому назад. Главная проблема брака заключалась не в жестокости, не в подавлении, не в невыносимости; ею являлась его вялость. Она выбрала мужа, который не пытался изменить ее несклонность к человеческой близости, что одновременно и делало его привлекательным, и, впоследствии, стало основой ее неудовлетворенности. Не сексом. Против секса они никогда не возражала, возможно, потому, что не видела в нем какой-то особенной близости; или, говоря точнее, она всегда находила, что эта близость лежит в банальной, соматической плоскости и неспособна как-то ее затронуть. Теория Алисии заключалась в том, что она не знала настоящего секса, секса того сорта, который будоражит ум в той же степени, в какой ублажает тело. Верно, такого секса она не знала. Но если честно, она не верила, что его вообще кто-либо когда-либо знал, за исключением совсем уж погруженных в самообман личностей. Действительно, есть люди, наделенные умением вогнать себя в истерическое состояние и задурить себе голову до того, чтобы ощутить, как земля уходит у них из-под ног. Она была не из таких. Земля никогда не уходила у нее из-под ног. Она сама улетала с Земли. Eppur si muove. Разумеется, тишина куда более глубокий опыт, чем стоны, вздохи и ахи.
– И я не желаю слушать, как ты росла в компании четырех шумных братьев, – сказала Алисия. – Пять детей – это даже не слишком большая семья. Было время, когда нормой были двенадцать детей.
– Если ты не хочешь об этом слышать, – сказала Анге резко, – я не буду об этом говорить.
Подруги некоторое время молчали, Алисия пила шорле, закусывала оливками и смотрела сквозь окно на залитый солнечным светом сад. – Он такой красивый, и... – как это называется?
– Я не знаю, как это называется.
– Девственный. Аккуратный. Человек или робот?
– Ты имеешь в виду – садовник? Последнее.
– Очень мило. – И затем, помолчав: – Мне жаль, что ты не на «Лейбнице». Я знаю, ты разочарована. Но посмотри на это с другой стороны. Если эти чужаки-лебедяне настолько ужасны, насколько об этом говорят, никто из команды никогда не вернется домой.
Это Анге не беспокоило. Она не боялась смерти. Ее пугала не смерть, но мертвые; говоря конкретно, ее беспокоила их необозримая многочисленность. Если смерть – это исчезновение, то все хорошо. В конце концов, в исчезновении есть нечто личное, нечто особенное. Она страшилась того, что вдруг она каким-то образом не умрет, но обнаружит себя в огромном подземелье в компании всех доселе умерших, обреченная на вечное сосуществование с ними в этом аду других, о котором толковали древние философы. И разве это не истина в каком-то смысле? Это ведь индивидуум умирает, а группы – виды, гены – продолжают жить. Бессмертие – свойство масс, и только если тебе удастся бежать от крикливой, перегретой назойливости толп, сможешь ты найти покой в собственном экзистенциальном забвении. По лунному мосту текла бескрайняя толпа. Толпа порочна.
Ее антипатия к собратьям не была рациональной, строго говоря, хотя иногда принимала квази-научную форму. Когда она думала о ней сознательно (не слишком часто), то формулировала примерно так: вес больших чисел разрушителен. Топография Земли распадается под этим давлением, пока человечество спешно лунаформирует и ареоформирует новые просторы. Бактерии пенятся в чашке Петри, диск питательного желе выеден до пленки и продолжает поглощаться, хотя впереди уже маячит неизбежный голод. В молодости, до брака, Анге была довольно активным членом группы «Эрлих», действующей в Нидерландах и агитирующей за более агрессивный контроль рождаемости. Она считала, что просто сгладить кривую роста недостаточно; количество людей следует активно уменьшать. Группа, однако, со временем раскололась: одни остались верны исходным постулатам, другие настаивали на более радикальных методах, а небольшая фракция третьих объявила о неизбежности акций массового террора. Раздоры угнетали Анге; она отдалилась от прежних друзей и переехала в другую страну.