Поднеся к глазам пентаграмму, выжженную на кисте Франса, начал внимательно её разглядывать. Бес на это лишь зло заклацал челюстью. Достав кинжал, я принялся выводить на груди одержимого ещё одну пентаграмму.
— Это его личная печать. Конечно, это неистинное имя беса и оно не даёт такой власти, но зная его, ты можешь сделать с ним многое. Конечно, если умудришься спеленать одержимого и провести нужный ритуал, — продолжил объяснять я. — Печати все одинаковые, отличаются лишь символы идущие по её кругу. Эти закорючки и есть письменность демонов. Увы, их язык мне неизвестен и прочесть написанное я не смогу, но кто мешает мне просто перерисовать?
— Ты не посмеешь, нанесение ещё одной печати может разрушить тело носителя, — бессильно зарычал бес.
— Ой, вот только не нужно мне лапшу на уши вешать. Видишь ли, в детстве мне подарили сторожевого пса, в котором был заключён бес, конечно, он был не настолько силён как ты, но всё же в столице из-за действия храма слишком слабый дух развоплотился бы. Так вот, я был маленький и очень любопытный. Как это беса смогли заставить слушаться, можно сказать, обычного ребёнка? И влекомый этим безудержным интересом, я прочёл немало книг о вас и экзорцизме, так что не волнуйся, ты в надёжных руках.
Закончив выводить фигуру на груди Франса, нарезал его ладонь, обагрив и без того кровоточащую печать кровью. Завершив приготовления, начал произносить заученные когда-то в детства слова на демоническом языке. Горло драли гортанные фразы, одержимый пытался заорать, но я не дал, затолкав в распахнутый рот его же рубашку. Последние демонические слова сорвались с уст, закончив связывать истинной печатью беса и Франса.
— Сука, ты Рик! Правильно сделал, что в тёмные земли подался, таким как ты среди нормальных людей делать нечего. Тебя маньяка ещё в пелёнках следовало утопить, — прохрипел Франс, когда ритуал был закончен.
— Ой, вот кто бы говорил. Ты гоблину глаз высосать пытался, а я лишь порисовал немножко.
— Да не я это был, а бес. А вот ты всё это проделал в здравом уме и…
Договорить Франсу не дало тело гоблина, которое я притащил и бросил ему прямо налицо. Пусть немного помолчит и даст мне прийти в себя. У меня были огромные опасения, что знания, полученные благодаря детскому увлечению, помогут, но печать, которую я нанёс, сейчас напоминало давно выжженное клеймо, а это значит, всё получилось.
Видимо, процесс поглощения резко ускоряется, когда от этого зависит поступление кислорода. Франс рывком принял сидячее положение, сбрасывая с себя гоблина и начиная жадно глотать воздух. Отдышавшись, он принялся шевелить своими конечностями, проверяя вновь обретённую подвижность.
— Что за представление ты здесь устроил? Лавры Константина покоя не дают, и ты решил податься в экзорцисты? — спросил меня одержимый.
— До него мне ой как далеко, да и не моя специализация. Это так, детство решил вспомнить. А твой бес разве никак не прокомментировал случившееся?
— Удивительно, что ты с таким детством вообще дожил до своих лет, а бес молчит. Даже странно, обычно эту дрянь хрен заткнёшь, а сейчас я его даже не чувствую. Слушай, а ты его случаем не изгнал?
— Нет, это так просто из тебя не вынешь, — отрицательно покачал я головой.
— Ну и хорошо. Не пойми меня неправильно, я отношусь негативно к этой сущности, но если мыслить здраво без него моё выживание в тёмных землях будет под большим вопросом. Мои умения позволяют мне чувствовать себя комфортно в дебатах, нежели в кровавой сече, — повинился Франс. — Так ты мне расскажешь, по какой это надобности я обзавёлся ещё одной печатью? Если ты хочешь разукрасить моё тело так же, как и своё должен тебя заверить, что я категорически против.
— Не волнуйся, не в моих интересах делать из тебя такого же красавца. Я лишь укрепил вашу с бесом связь, теперь твоя смерть грозит ему развоплощением. Вся проблема твоего класса заключается в том, что ты можешь запретить бесу атаковать нас, но пока ты не разовьёшь свой класс твой запрет для него не более чем простая просьба.