Вследствие удручающих размышлений дня, заботясь о судьбе своих приближенных и не желая компрометировать их своей смертью, он выбрал эту ночь 11 апреля, чтобы покончить с трудностями жизни, которые он не мог больше выдерживать после того, как сам так искал их, и, достав из своего несессера грозную микстуру, он растворил ее в небольшом количестве воды, проглотил, а затем позволил себе упасть в постель, чтобы, как он полагал, заснуть навеки.
Готовясь ждать результата действия яда, он решил попрощаться с господином де Коленкуром и объяснить ему свои последние намерения относительно своих жены и сына. Он позвал его около трех часов утра, извиняясь, что нарушил его сон, но настаивая на необходимости добавить несколько важных инструкций к тем, что уже были сделаны. Его лицо было едва видно при почти потухшем свете; его голос был слабым и искаженным. Не говоря о том, что было сделано, он взял из-под изголовья письмо и портфель и, показав их господину де Коленкуру, сказал:
„Этот портфель и это письмо предназначены для моей жены и сына, и я вас прошу вручить их им собственноручно. Моя жена и мой сын будут оба испытывать огромную потребность в вашей осторожности и вашей порядочности, так как их положение будет трудным, и я прошу вас не оставлять их. Этот несессер (он показал на свой дорожный несессер) нужно отдать Эжену. Скажите Жозефине, что я думал о ней, прежде чем уйти из жизни. Возьмите эту камею и сохраните ее в память обо мне. Вы честный человек, вы всегда старались говорить мне только правду… Обнимаемся“.
После этих последних слов, которые не могли больше оставить сомнения в решении, принятом Наполеоном, господин де Коленкур, хотя его и нелегко было взволновать, сжал руки своего хозяина и заплакал. Он заметил около него стакан со следами смертельного напитка. Он стал спрашивать императора, но тот вместо ответа попросил его задержаться, не оставлять его и позволить ему спокойно закончить агонию. Господин де Коленкур попытался уйти, чтобы позвать на помощь, Наполеон, сначала с просьбой, а затем властно, заставил его ничего не предпринимать, не желая никакой огласки и, главным образом, никакого постороннего присутствия при его угасании.
Господин де Коленкур, почти парализованный, находился рядом с постелью, где, казалось, угасала эта необычайная жизнь, как вдруг Наполеон резне сморщился. Он страдал жестоко и старался подавить в себе боль. Вскоре сильные спазмы указали на приближение рвоты. Посопротивлявшись этому естественному позыву, Наполеон был вынужден уступить. Часть принятой им микстуры была вывернута в серебряный тазик, который держал господин де Коленкур. Последний воспользовался случаем, чтобы удалиться и позвать на помощь. Прибежал доктор Иван. Ему все сразу стало ясно. Наполеон попросил его о последней услуге, он хотел, чтобы ему дали новую дозу опиума, опасаясь. что того. что уже находилось у него в желудке. окажется недостаточно. Доктор Иван стал возражать против подобного предложения. Он уже оказал своему хозяину подобную услугу в России, чтобы помочь ему выпутаться из ужасного положения, но он страшно сожалел о сделанном. Наполеон продолжал настаивать, и доктор выбежал из его комнаты, чтобы не появляться больше. В этот момент прибыли генерал Бертран и герцог Бассано. Наполеон просил как можно меньше распространяться об этом печальном эпизоде своей жизни, надеясь, что он будет последним. Похоже было, что это действительно так, ведь он казался подавленным, почти угасшим. Затем он впал в бессознательное состояние, которое длилось несколько часов.
Его верные слуги, неподвижные и пораженные, стояли вокруг него. Время от времени он испытывал жуткие желудочные боли и несколько раз говорил. „Как тяжело умирать, а ведь на поле боя это было бы так легко. Ах. почему я не погиб в Арси-сюр-Об!“
Ночь закончилась без каких-либо изменений. Он начал уже верить, что в этот раз жизнь не оставит его. и окружавшие его преданные люди также были счастливы, что он не умер, а выжил. В это время объявили о прибытии маршала Макдональда, который, прежде чем оставить Фонтенбло, захотел отдать дань уважения императору без короны. „Я охотно приму этого достойного человека, — сказал Наполеон, — но пусть он подождет. Я не хочу, чтобы он меня видел в таком состоянии“.