С. Бунтман: Да, да.
С. Нечаев: Я на ней воспитывался. Но сейчас, казалось бы, уже современная Россия, открыты границы, массы людей владеют французским языком, есть возможности читать какие угодно книги, не только Манфреда и Тарле. Сейчас феномен этой наполеоновской сказки именно на российской территории просто никаким логическим объяснениям не поддается… Ведь до сих пор же тысячи людей собираются каждый год на Бородинском поле, из них причем половина — в какой-то там либо хорошо, либо очень примитивно сделанной французской униформе. Странные люди… Из них большинство ведь не знают ни слова по-французски, но попробуйте им сказать, что Наполеон — это не звезда и не великий герой, они же разорвут на месте. Это же просто сродни каким-то фанатам… какого-то эстрадного певца, например.
С. Бунтман: И это в России.
С. Нечаев: И это в России.
С. Бунтман: И это в России, где Наполеон на самом-то деле потерпел крупнейшее поражение, и закат Наполеона пошел отсюда же с 1812 года.
С. Нечаев: Мне, к примеру, сложно себе представить посреди Москвы памятник Гитлеру, например, или музей Гитлера. Но при этом, допустим, у нас на Кутузовском проспекте, в Бородинской панораме, в течение нескольких месяцев стояла выставка в честь Наполеона, И где? В музее федерального значения, посвященном, между прочим, подвигу русского народа в Отечественной войне 1812 года, которой, кстати, скоро мы будем 200-летний юбилей отмечать. И вдруг посреди Москвы, в этом самом музее, убираются экспонаты и на их месте ставятся какие-то личные вещи, палатка какая-то, тарелка, скамейка завоевателя, человека, который принес нашей стране столько бед и столько несчастий. То есть, получается, это сказка, которая живет уже сама по себе, которая, естественно, была инициирована самим Наполеоном, но теперь каждый человек, создавая в своем мозгу какое-то продолжение, какой-то вариант этой сказки, он же тем самым свой маленький грузик на эти весы и бросает.
С. Бунтман: Здесь, может быть, не стоит быть столь строгими: в музее, который посвящен войне 1812 года, элементы так называемой наполеоники должны быть, как мне кажется. Это часть общей истории Европы и общей истории мира. Но одно дело — иметь возможность увидеть какой-то предмет, а другое дело — ему поклоняться.
С. Нечаев: Да, у нас фактически создан идол, которому, грубо говоря, в тупую поклоняются миллионы людей.
С. Бунтман: «По-вашему, Наполеон не великий исторический деятель?» — пишет нам Ольга. Или вот здесь написано, что многие видели, как он действительно пожимал руки в чумном бараке. Это видела вся гвардия, есть масса свидетельств его героизма и личной храбрости.
С. Нечаев: Ну и что? Можно к тому же вспомнить, что он даже однажды был ранен в ногу. Ну и что? Конечно, никто же не отрицает…
С. Бунтман: «Он стоял под огнем при Эйлау», — пишет Олег.
С. Нечаев: Никто же и не говорит, что Наполеон был какой-то, не знаю, сумасшедший, или больной, или подонок, который где-то там сидел и все просто про себя выдумывал. Подобные попытки просто обречены на провал…
С. Бунтман: Обязательно должна быть опора.
С. Нечаев: Какая-то опора обязательно должна быть.
С. Бунтман: Обязательно какое-то ядро должно быть в реальности.
С. Нечаев: Ну конечно! Человек, который никогда не написал ни одной строчки своей рукой в принципе, наверное, может претендовать на то, что он великий писатель, но ему, согласись, будет очень трудно это как-то доказать миллионам людей. Надо пусть хоть что-то плохенькое, но написать, а потом, допустим, вложить кучу денег в раскрутку всего этого…
С. Бунтман: В «негров», например…
С. Нечаев: Да, и изображать из себя великого писателя. То же самое и здесь: чтобы быть великим политическим деятелем, чтобы бренд, как мы говорили, стал глобальным и продержался 200 лет, нужно, безусловно, чтобы была какая-то основа.
С. Бунтман: Точно так же, как сейчас вся Франция разбирает по кусочкам, что делает президент Саркози.
С. Нечаев: Сергей, это же все понятно. Сейчас так хорошо разработаны все эти технологии создания брендов из политических деятелей. Тут вопрос в другом: через 200 лет будет ли кто-нибудь помнить про Сарнози? А вот про Наполеона мы уже точно знаем: что прошло 200 лет и про него все помнят: То есть это бренд, который зарекомендовал себя и продержался. А ведь на эту тему тоже есть хорошо разработанная теория — ведь мало создать бренд, надо его еще сохранить. И, кстати сказать, основоположником основных постулатов этой теории поддержания бренда тоже был Наполеон. Известно, например, что во Франции была сотня. Когда Наполеон провозгласил себя императором: он что сделал? Он практически все газеты закрыл, ему не нужен был плюрализм мнений. И во что превратилась французская пресса при Наполеоне? Были его так называемые бюллетени. Там он писал отчет, например, о сражении каком-то — он сам его писал. Совершенно было неважно, что на самом деле происходило. Он издавал это. Потом была единственная газета «Моннтор»: которая это все переписывала и которую в обязательном порядке зачитывали на всех площадях во всех городах. И потом было две-три какие-то придворные региональные газеты, которые просто перепечатывали то, что написано в «Мониторе». Значит, человек, получается, не просто придумывал свою легенду, он еще заботился о том, чтобы заткнуть, грубо говоря, всех оппонентов, которые могли бы сказать, что это не так, Плюс он создавал специальные печатные органы, по которым сейчас… Знаешь, есть такой очень известный историк-наполеонист Жан Тюлар?