Вся эта литература, сопоставленная с универсализмом и религиозной пропагандой евреев, заставляла ученых видеть в евреях какое-то чудо природы, какое-то сверх'естественное соединение несоединимых противоположностей. Так, Эд. Мейер (G. d. A. III, стр. 21 слл.) говорит: «Картины страшного суда вызываются, главным образом, жаждой мести язычникам, а не томлением по таинству Божию. Ненависть к язычникам — оборотная сторона стремления втянуть их в круг еврейства (такого стремления, как мы видели выше, у евреев почти не было! - С. Л.)... Ввиду своего бессилия в ближайшее время евреи охотно хоть в фантазии погружаются в мечты об истреблении язычников... Для еврейского национального духа (жажда мести) не менее характерна, чем проявляющееся в других писаниях универсалистическое мировоззрение... Такова уже вообще природа еврейства: самые высокие и самые отталкивающие взгляды, величественное и пошлое помещаются непосредственно рядом друг с другом, нераздельно связанные, причем одно всегда является оборотной стороной другого». Мы видели, что более глубокое изучение явлений избавляет нас от этой красивой, но бесплодно-метафизической диалектики: если националистически настроенный народ старается обработать в свою пользу общественное мнение окружающих (это и есть то, что называется еврейской религиозной пропагандой), то это так же естественно, как то, что он горит жаждой мести к своим мучителям.
Впрочем, необходимо отметить, что ноты мести начинают звучать в еврейской литературе только в эпоху особенно тяжелых притеснений и, по справедливому замечанию Эд. Мейера, при этом евреи всегда остаются в царстве фантазии, в области самоутешения и самоубаюкивания; никогда евреи не проявляли своей жажды мести на деле, в каких-нибудь действиях. Об'ясняется это не «всепрощением», не «апостольской природой» евреев, а исключительно естественным подбором, своеобразно развившимся инстинктом самосохранения. Евреи, на протяжении почти всей своей истории, жили разбросанными среди иностранцев, составляя ничтожное меньшинство не только количественно, но и качественно, так как им всегда противостояли «хозяева страны», государственные организмы с выработанной военной, административной и полицейской системой, в которую они входили как иностранцы, т. е. как граждане II сорта, пользующиеся лишь отчасти покровительством закона. Если бы евреи стали предаваться жажде мести по поводу каждой ежедневно испытываемой ими обиды; если бы они стали хотя бы в случае самых тяжелых гонений претворять эту жажду мести в дело, то они, несомненно, были бы истреблены или принуждены утратить национальность уже на заре своей истории.
Действительно, все произведения литературы, проникнутые жаждой мести (интересующие нас псалмы, книга Эсфири, книга Юдифи), относятся большею частью ученых к Маккавейской и после-Маккавейской эпохе, т.-е. считаются написанными под свежим впечатлением самых жестоких преследований. Если некоторые ученые (Эд. Мейер, Робертсон-Смит) относят часть псалмов и книгу Эсфири уже к персидской эпохе, то только потому, что уже в персидскую эпоху, по их мнению, были такие же жесточайшие преследования, вызвавшие эту литературу. Во всяком случае, по справедливому замечанию такого знатока библейской литературы, как Каутцш (Die Apokryphen, I, 194), книга Эсфири была создана и читалась «в тяжелые времена угнетения и горя, когда национальное чувство евреев вследствие преследований чужеземных властителей подвергалось глубочайшим оскорблениям. В эти времена книга Эсфири, благодаря своему содержанию, служила источником утешения и надежды на новое чудесное спасение (ср. Эсфирь 9, 28)».
Более того, некоторые места Священного Писания в эти тяжелые эпохи получали новое толкование в духе жажды мести, которого они в эпоху написания вовсе не имели. О поступке Симеона и Леви, вероломным образом истребивших население целого города, в Библии (Gen. 34, 30, 44, 5 слл.) рассказывается с укоризной, как о пятне на всем их потомстве; в книге же «Юдифи», написанной в эпоху еврейских преследований, этот вероломный проступок прославляется как акт патриотизма и достойный пример для потомства: «О Бог моего предка Симеона, давший ему в руку меч для мести иноверцам» (Юдифь 9, 2, см. комм. Каутцша).