(путь!)»
— Привет, Настя.
— Привет, Глеб! Как дела?
— Нормально. Помнишь, ты говорила про какую-то знахарку там у вас?
— Да.
— Сходи к ней.
— Глеб, что случилось?
— Сегодня Аленкины родители пытались отвезти ее к врачу.
— Пытались? Что с ней?
— На них напали. Их не пустили.
— Кто напал?
— Не знаю я! Что-то! Что-то напало!
Глеб заставил себя уменьшить громкость и вкратце пересказал недавние события. Настя помолчала.
— Глеб, вам надо уезжать оттуда! Это не игрушки. Это очень серьезно.
— Я знаю.
Теперь его голос звучал почти спокойно.
— Я думаю, что уже поздно. Нам не уехать. По крайней мере, Аленке. А значит — никому.
Они снова замолчали.
— Ты сходишь?
— Конечно. Пойду прямо сейчас.
— Позвони мне, когда вернешься.
— Позвоню. Глеб, будь осторожен.
— Буду.
— Я позвоню.
— Давай.
Тетя шла через гостиную. Заметив Глеба, она остановилась и посмотрела на него. На сером припухшем лице болезненно блеснули покрасневшие глаза. Из комнаты Аленки послышался кашель, на минуту заглушивший слова очередной сказки. Когда приступ миновал, до слуха Глеба донесся напряженный голос чтеца:
Земля успела оттаять, но места, где сидела Морра, были видны. Трава там побурела. Он знал, что если Морра просидит на одном месте больше часа, там уже никогда ничего не вырастет. Земля просто умирает от ужаса. В саду таких мест было несколько, и худшее из них, как назло, располагалось на тюльпановой клумбе.
Широкий след из сухих листьев вел прямо к веранде. Здесь она и стояла. Она оставалась за пределами светового круга и глазела на лампу. Она ничего не могла поделать, она должна была подойти как можно ближе, и все вокруг погибло. Всегда повторялось одно и то же: все, к чему она прикасалась, умирало.
Тетя смахнула со лба спутанную прядь.
Настя перезвонила около шести вечера.
— Она согласна. Она просила привезти вещь девочки.
— Хорошо. Когда?
— Завтра. Часов в десять утра. Сможешь?
— Конечно.
— Встретимся у детской площадки. Помнишь где это?
— Прекрасно помню.
— Тогда до завтра.
— До завтра.
К ночи пошел дождь. Он быстро набирал силу, барабаня по крыше тяжелыми каплями. Тихий шелест успокаивал. Туман скрылся за потоками воды, и это было хорошо.
Глеб приоткрыл окно и долго стоял у него, вдыхая холодный, свежий воздух.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Острое лезвие резало траву, и она падала, взметая вверх блестящие брызги росы. Степан отвел косу назад и, тихо крякнув, махнул ей низко-низко над самой землей. Холодный воздух пах зеленью и лесом. Мужики двигались через поле косой цепью; мелькали солнечные блики, потные спины под рубахами напрягались, из ртов поднимался пар. Свежая трава падала к ногам, брызгая на штаны и лапти, а высоко в небе летела к реке цапля.
В утренней тишине раздавалось тревожное мычание и визг скотины. Кто-то крикнул у себя во дворе.
Нехорошие настали времена: земля исторгала посевы, и птицы клевали их, расхаживая по пашне. Животина тревожилась, а пастух лаялся так, что детишки пугались. Бабы крестились. Тревожно стало. Не родит земля — и пойдет деревня по миру.
Мужики упрямо взмахивали косами. Иногда кто-то брал точильный камень, и над полем проносился железный скрежет. Мозолистый палец пробовал лезвие, и снова — шшших, шшших…
Степан смотрел на траву.
Вот уже месяц пошел, как сын Никитка чахнет и тает на глазах. Такой шустрый малец был, сладу никакого, и вот слег.
Шшших…
«Избу народ за версту обходит, как будто мы порченые какие. И по углам уже шушукаются: не иначе — леший постарался. Попортил мальчишку. Знать за что-то деревню наказывает. Да есть за что — вот в том году Ванька-Пустой пожар устроил; всей деревней тушили. А спрос теперь с меня что ли?».
Шшших…
Плохие времена. Злой народец.
Марья услыхала крик, и все внутри у нее оборвалось. По дороге мимо забора, весь красный и расхристанный пробежал сосед Кирилл, и кричал он, как оглашенный.
Из домов стал выходить народ.
— Что случилось?
— Помер, что ль, кто-то?
— Свят-свят.
Заголосила Марья.
— Кирю-ю-юша!
Мимо пробежал паренек. Залаяли собаки, а потом завыли, хрипло и зловеще.
В избе старосты собралось человек пять мужиков. Все сидели хмурые и смотрели на Кирилла, ожидая, когда он напьется и заговорит. Староста Василий задумчиво теребил нос, размышляя о податях. Плохая весна, и весь год будет плох. Да еще недоимки остались.
— Ты, это, уж сказал бы что, — не выдержал Прохор. — Всю деревню взбаламутил.
Кирилл шумно вздохнул, оставил кружку и повел глазами по собранию.
— Плохо дело! Не иначе, как в лесу у нас нечистая сила обретается!
— Ты не егози. Дело говори, — сказал Василий.
Кирилл посмотрел на него злобно.
— Вот я и говорю! Поехал я за дровами до сухостоя. Ну, как положено, телегу оставил, приглядел сосенку и…
Он сглотнул и обвел собравшихся испуганными глазами.
— Ей Богу не вру, мужики! Когда я по ней топориком-то стукнул, тут и началось! Деревья закачались, ветвями стали размахивать на манер рук и зашипели, как змеюги! Хочу топор вытащить, а он нейдет. Тут меня по спине что-то — хрясь! — я с ног. Обернулся, а оно уже разгибается. А потом снова — в дугу согнулось, только ветер свистит. Хорошо, успел откатиться!
— Что оно-то?
— Да дерево! Хомутом согнулось и бьет по земле, меня пытается достать! А там и другие зашевелились.
— А ты чего?
— А я чего? Я подхватился и ходу оттудова!.. Лошадку там оставил.
Кирилл встрепенулся, уперся руками в стол и выпалил:
— Землю есть буду — леший у нас завелся!
— Не голоси. Сядь покамест.
Кирилл посмотрел на батюшку и сел. Захар потер морщинистые щеки и огладил бороду.
— Крестным ходом пойдем. Василий — собирай людей.
— Поможет ли? — усомнился Прохор.
— А на то будет воля Божья.
Батюшка посмотрел на Степана. Глядел он долго и хмуро. Стали поворачиваться и остальные, и как будто темнее стало в горнице.
Май 2006 года
День девятый
Глеб смотрел на вешалку в коридоре, раздумывая о том, какую Аленкину шмотку отвезти деревенской знахарке. Его взгляд скользил по вещам: маленькая синяя куртка, на рукаве — пятно засохшей грязи; резиновые сапоги с Вини-Пухами на голенищах; шарф, ботинки. Он медлил, не в состоянии сделать окончательный выбор. Очень хотелось спать — веки буквально прилипали к зрачкам, и он пару раз ловил себя на том, что почти засыпал, стоя на ногах. Зарокотал бойлер, и по трубам зажурчала вода. Взгляд автоматически метнулся вверх, к стояку и застыл на полпути. Глеб почувствовал, как забилось сердце, а в животе вдруг стало холодно, будто он проглотил льдину.
На полке, прямо над головой, среди бейсболок и кепок, лежала Аленкина шапочка. Та самая, в которой девочка была несколько дней назад, когда они ходили смотреть на водопад. Перед глазами вдруг возникла яркая картинка: тяжелая зеленая ветка ели, маленькая рука, отводящая ее в сторону и несколько иголок, упавших на синюю ткань шапки. Глеб глотнул, и картинка исчезла.
«Вот, что надо взять!»
Осторожно, словно боясь, что его укусят, он взял шапочку и сунул в карман.
Дядя завтракал на кухне, рассеянно слушая утренние новости. Увидев Глеба, он взял пульт и сделал звук тише.
— Давно встал?
— Да. Что-то не спится. Как они?
— Ничего. Температура у Аленки спала. Не знаю, правда, надолго ли. Ты завтракал?
— Ага. Мне ехать пора.
— На улице без изменений?
— Вроде бы, да.
— Слушай, Глеб, у меня появились сомнения… После того, что приключилось вчера, даже и не знаю, сможешь ли ты проехать.