Престиж и авторитет Креола в криминальной среде неуклонно рос, а затем выбрался и за ее пределы. К Диего начали обращаться за помощью люди, с уголовщиной напрямую не связанные. И он в меру сил своих помогал — после разработанных и проведенных им операций клиенты оставались довольны. Гонорары росли, вместе с ними росли репутация и известность, вскоре обратившиеся в признание. Креол покинул Испанию, жить на одном месте он перестал, передвигаясь по миру туда, где требовались его таланты.
На этот раз таланты понадобились в Голландии, где компания, занимающаяся сбытом белого порошка, не ужилась с властями. По слухам, дела там были серьезные, но подробности Креола не интересовали, вникать в профессиональные трудности распространителей героина он не собирался. Задача стояла вполне конкретная, и он намеревался ее решить, невзирая на обстоятельства.
— Значит, так, парни, — сказал Креол, в очередной раз оглядев группу. — После операции нам придется отсидеться месяц-другой в глуши. Может, и дольше. Никаких кабаков и девочек, только москиты, змеи и подобная дрянь. Кого-нибудь это обстоятельство не устраивает?
Судя по выражениям угрюмых рож, обстоятельство не устраивало никого. Вслух, однако, ни один из пятерых недовольства не высказал, и Креол продолжил:
— На время операции дисциплина беспрекословная. Вы четверо подчиняетесь Аеону, он — лично мне. Это касается всех, без исключения. Вам понятно?
— Ясно, босс, — за всех ответил Леон. — Не волнуйся, ребята в порядке.
— Что ж, прекрасно. Приступаем.
4. ПАВЛОВ
Павлов пересек школьный двор и вошел в здание. В вестибюле, прямо за порогом, лежала мертвая девочка. Метрах в пяти еще одно тело — мальчик. Обоим лет по двенадцать. Павлов остановился.
— Сюда. — В двери спортзала появилась фигура с пистолетом в руке. — Тебе сюда, нейтрал.
Павлов вошел в зал и сразу увидел еще одно тело, на этот раз женщины в спортивном костюме. «Учительница», — понял он и перевел взгляд на группу детей в дальнем углу под присмотром двоих раскосых крепышей. Оба были при оружии. Еще двое вальяжно расселись на матах и покуривали. Судя по запаху, гашиш или анашу.
— Значит, так, нейтрал, — приблизился к Павлову расхристанный узкоглазый парень с красной повязкой на лбу. Руки у него заметно тряслись, и дергался нервно кадык. — Нам нужен катер. Канистры с горючим, чтобы хватило доплыть до Шри-Ланки. Семьсот тысяч баксов в мелких купюрах, хотя, если пожелаешь, можем запросить больше. И штурман.
— Хорошо, — сказал Павлов спокойно, — отпускайте заложников. Штурманом буду я сам.
Он вернулся в Сингапур на следующий день. Взял литровую виски и заперся в гостиничном номере. Эти пятеро бежали из местной тюрьмы. Перебили охрану. Захватили школу. Еще несколько жертв там.
Павлов откупорил бутылку, на скорую руку нарезал местный невкусный хлеб, вскрыл банку с консервированной ветчиной. Оставил все на столе и отправился мыть руки. В ванной взглянул в зеркало. Его передернуло — в глаза смотрел неопрятный, мрачный седой старик. Даже не седой — сивый. Одутловатое морщинистое лицо, мутный взгляд, выдающийся вперед «волевой» подбородок зарос трехдневной щетиной. Некогда могучие плечи тяжелоатлета, призера чемпионата России по боксу во втором полусреднем, поникли и стали покатыми. Ворот рубахи засален — он даже не удосужился переодеться после катера. Ты опустился, сказал себе Павлов. То, чем ты занимаешься, превратило тебя в урода. Во всех смыслах.
Надо завязывать. Прежде всего с выпивкой, а потом и с этой паскудной работой. Ему еще нет сорока пяти, он обеспечен, вполне может прожить безбедно до старости. И беззаботно…
Не может, осознал Павлов через секунду. Уже не может. Работа въелась, впиталась в него. То, что когда-то было вызвано местью и ненавистью, а потом чувствами справедливости, причастности и благородства, перекроилось в нечто другое и перекроило его под себя. Оно, это нечто, не было справедливым. И благородным тоже не было. Оно было… Павлов стиснул зубы, мучительно пытаясь найти нужное слово. Коммерческим, понял он наконец. Братство Нейтралов стало коммерческим предприятием. Бизнесом для тех, кто его возглавляет. А может, и не стало, а было всегда.