— А, вам в пультовую? — догадался он наконец.
Лаборант открыл дверь своей электронной карточкой.
— По коридору направо, последняя дверь, — и удалился как ни в чем не бывало.
«Вот из-за таких террористы и проникают на охраняемые объекты. Хорошо, это я была, а если бы злодей!» Негодуя, она открыла дверь и очутилась в собственном предвидении: зал, стены выкрашены масляной краской. Толстяк в белом халате жует бутерброд. Над пультом в полстены склонился блондин с торчащими в стороны вихрами. Стало трудно дышать: она столько раз видела, как толстяку перерезали горло…
«Прекрати паниковать! Все зависит только от тебя».
— Отдел борьбы с терроризмом, — звонко выкрикнула она и подняла удостоверение над головой. — Вы должны выключить реактор.
Дежурные переглянулись. Толстяк положил бутерброд на бумаги с графиками.
— Чье распоряжение? — деловито спросил блондин.
— Угроза безопасности. Распоряжение генерала Пашина.
«Игори оно…»
— Нет, ну так не делается. Что они там думают, в вашем управлении? Мы три области питаем. Начальник в отпуске, хоть бы за неделю распоряжение прислали…
Грохот сердца заглушал слова.
— Глушите реактор!
Толстяк дрогнул, но лохматый смотрел с недоверием. Загудел зуммер. Не отводя глаз от Тамары, блондин схватил трубку:
— Пульт. Что?» Скорая»? Кому? Петрович, «Скорая», говорят…
В глазах обоих читалось облегчение: «Да она сумасшедшая!»
«Это они, террористы, притворились врачами. Я не справилась!..Я еще могу успеть». Она рванула из сумки пистолет:
— Глушите немедленно.
Толстяк отвалил челюсть. Блондин шагнул было к ней с самым решительным видом, но Тамара вздернула ствол и рванула спусковой крючок. В замкнутом помещении выстрел грохнул оглушительно. Она перевела дуло с одного дежурного на другого. Лохматый отпрянул, толстяк с грохотом сел мимо стула. Кресло, которое он толкнул, закрутилось на колесиках по полу, словно исполняя балетные па.
— Давай аварийное отключение. Срочно!
Опасливо косясь, лохматый набрал сложную комбинацию на кнопках пульта.
«Подтвердите блокировку реактора личным кодом оператора», — высветилось на экране.
— Давай!
«Аварийное отключение. Реактор блокирован».
Тамаре показалось, здание ощутимо дрогнуло.
— Чего вы добьетесь? — пробормотал блондин. — Его запустят через сутки.
— Откуда? С этого пульта?
Грохнуло, брызнуло стекло, запахло горелым пластиком. Лохматый шустро пополз в угол.
— Не надо… пожалуйста… — лепетал толстяк, забившийся под стол.
Тамара выстрелила в панель еще и еще раз. Она жала на спусковой крючок, пока пистолет, щелкнув, не замер, нелепо выпятив какую-то деталь над ее рукой. Вчерашняя учительница дернула ее несколько раз — железка вернулась на место. Казалось, эхо выстрелов никак не смолкнет. И она не сразу поняла: стреляют на улице.
«А-а-а!» — надрывно заорали снаружи, и что-то взорвалось. В помещение повалил черный дым. В ватной тишине, не понимая, что делает, Тамара вывалилась в задымленный коридор. Она бежала, как зверь в поисках убежища, без мысли, без чувства. За гранью страха.
Плакать сил не было. Она сидела, втиснувшись между швабрами и ведрами, и мучительно прислушивалась к шуму в коридоре. Если стучали тяжелые ботинки или раздавались гортанные голоса, Тамара подхватывала пистолет и ждала, держа его обеими руками. В конце концов террористы ее найдут, но она не собиралась сдаваться просто так.
«Спать нельзя… Нельзя! Я могу не услышать, как они…» Мысли путались. «Вот-вот рванет ядерная станция…» Одно точно — она совершенно разучилась бояться. Ужасы, которыми она себя пугала, выцвели и скукожились. Оказывается, паниковать из-за продуманных бук — хорошая защита от реальной боли и страха. «Меня посадят в тюрьму за порчу государственного имущества…» — Мысль вышла совершенно не жуткой, скорее смешной. «Камера в тюрьме больше этого чуланчика. И там не надо воду с трубы слизывать…»
Тамара доделывала куклу. Словно не было четырех месяцев косноязычия пальцев. Она распотрошила обмотку трубы и натаскала оттуда странной, скрипящей и колющей пальцы ваты. Ножниц не было, и ткань приходилось скусывать. Проволока в каморке нашлась. Нитки можно было натаскать из футболки или выдернуть из джинсов. А сердце у куклы уже было — из кусочка свинца.